В таком случае, надо иначе скрыть. Но прежде
всего скажите мне, можете ли вы положиться на скромность вашей горничной и
когда ожидаете возвращение князя?
В скромности Матрены я вполне уверена, она
очень предана мне, когда же приедет Григорий, я не могу точно определить. В
последнем письме он пишет, что дело о наследстве затянулось, так как один
дальний кузен оспаривает у него значительную сумму, и что он не вернется, пока
не покончит с этим делом. Кроме того, я слышала стороной, что он влюбился в
одну красавицу-черкешенку и веселится с ней в Тифлисе.
О, в таком случае, все устроится как нельзя
лучше. Роды должны произойти осенью, что очень счастливо, так как я найму
уединенную дачу, и вы проведете у меня последние недели. Затем мы съездим в
Петербург. Когда через неделю вы вернетесь, то с этим досадным случаем будет
навсегда покончено.
На будущей неделе мы переедем туда. Я уже всем
сообщила, что вы так утомлены зимним сезоном, что я увожу вас с собой, чтобы вы
могли- спокойно отдохнуть на свежем воздухе. И действительно, мы там будем жить
в полном уединении. Станислав будет приезжать только по воскресеньям, а потом
уедет в Одессу и далее заграницу; старшие дети мои с гувернанткой проведут это
лето у бабушки. С ними будут жить только Лидия со своей старухой и Миша с
няней.
Софья Борисовна говорила, поправляя перед
зеркалом прическу. Удивленная тем, что не получает ответа, она обернулась и на
минуту смутилась, видя, что княгиня плачет, закрыв лицо носовым платком.
Что с вами, Анна? О чем вы плачете? — спросила
она, заперев дверь на ключ и садясь на диван рядом с подругой.
Меня мучает будущее моего ребенка. Сейчас Миша
обнимал меня, и у меня явилась мысль, что мой несчастный ребенок будет
воспитываться в воспитательном доме и что ни вы, ни я не будем знать, что с
ним: жив он или умер. При этой мысли я почувствовала страшную ярость к Григорию
— этому дикарю, который не позволит мне оставить у себя моего ребенка, тогда
как тысячи других, лучше его, великодушно покрывают женскую слабость...
Дорогая моя! Нельзя ли поместить бедного
ребенка в какую-нибудь семью, где все-таки не окончательно потеряешь его из
вида? — неожиданно вскричала Анна Михайловна.
А вы можете уделить ребенку некоторую сумму
денег? — после минутного раздумья спросила Софья Борисовна.
Без всякого сомнения! Даже сейчас у меня есть
пятьдесят тысяч рублей, про которые князь ничего не знает. Сумма эта
составилась частью от неожиданной уплаты мне долга, частью от продажи земли в
Малороссии, которая только стесняла меня. Эти деньги я отдам с радостью.
Сумма кругленькая: это сильно меняет дело, —
ответила Доробкович, снова погружаясь в задумчивость.
Вдруг двусмысленная улыбка осветила ее лицо, и
в зеленоватых глазах вспыхнуло злобно-насмешливое выражение.
Мне пришла в голову чудная идея, которая
прекрасно устраивает все дело, — объявила она. — Не знаю, известно ли вам, что
госпожа Герувиль тоже беременна, а потому ей вовсе не трудно будет воспитывать
вместо одного — двоих. Мы подкинем ей вашего и, таким образом, он будет расти
под отцовской кровлей.
Ваша чудная мысль — утопия. Никогда ни Жан, ни
его жена не оставят его у себя, а просто отошлют в воспитательный дом, — с
досадой возразила княгиня.
Та, та, та! Отослать ребенка, который приносит
вам с собой пятьдесят тысяч рублей?! Иван Федорович слишком умен для этого,
если бы даже ничего не знал. Но будьте покойны: я подготовлю его. Но, во всяком
случае, если даже он отдаст куда-нибудь ребенка, то деньги останутся в
распоряжении отца, а не достанутся какому-нибудь чужому хищнику.
Но его жена заподозрит правду и не примет
ребенка или будет худо с ним обращаться, — колеблющимся тоном сказала Анна
Михайловна.
Она! Уф!.. Говорят она глупа, как чурбан и
кроме того кичится своей христианской добродетелью. Держу пари, что она оставит
у себя сиротку, посланного Богом, а со временем заставит Ивана Федоровича
усыновить его. Таким образом, будущие господин или госпожа Герувиль будут
пользоваться тем, что им принадлежит по праву рождения. Ха! Ха! Ха!
Софья Борисовна начала покатываться от смеха и
скоро рассеяла последние угрызения совести своей подруги.
***
Когда Иван Федорович узнал о случившемся,
любовь его значительно охладела. Он ненавидел беременных любовниц и обыкновенно
бросал их. От Анны же Михайловны не так-то легко было отделаться, а грубо
бросить ее он не осмеливался.
Ксения снова осталась одна со своими тяжелыми
думами. Сердце ее болезненно сжималось, и она со страхом и тоской думала о
будущем.
Иван Федорович поехал к госпоже Доробкович.
Сегодня был ее день ангела, и он знал, что встретит там Анну Михайловну,
которая прислала ему на службу записку, настоятельно прося его приехать к ее
подруге.
Хотя его любовь к княгине значительно охладела
со времени ее беременности, тем не менее он берег ее, опасаясь с ее стороны
скандала. Временами он даже проклинал себя за эту связь, от которой не мог
избавиться.
Явился Иван Федорович вечером, цветущий,
очаровательный и веселый, как зяблик, так как полторы тысячи рублей экономии из
суммы, выманенной им у Ксении, давали ему возможность позволить себе различные
удовольствия.
После чая почти все гости устремились к
карточным столам, и Софье Борисовне удалось остаться наедине с Иваном.
С первых же слов лицо Ивана Федоровича
омрачилось. Ему нисколько не улыбалась мысль взвалить себе на шею своего
незаконного ребенка. Ему уже надоела эта интрига, и он не знал, как от нее
избавиться, а принимать на себя часть последствий любовного похождения вовсе не
было в его привычках. Кроме того, он не знал, пожелает ли Ксения принять этот
анонимный подарок; если же она узнает правду, то выйдет ужасный скандал.
Результатом таких размышлений было то, что он
отказался, так как план был слишком рискован и, кроме того, слишком
оскорбителен для его жены.
Несмотря на отказ и видимое неудовольствие
Ивана Федоровича, Софья Борисовна не сочла себя побежденной. Она была очень
настойчива.
Ксения внушала ей ненависть и инстинктивное
отвращение, какое любовницы всегда чувствуют к законным женам, и мысль
заставить ее воспитать незаконного сына мужа была очень оригинальна. Поэтому
она ловко перешла к вопросу о пятидесяти тысячах, которые необходимо было
сохранить, дав право распоряжаться ими Ивану Федоровичу, как попечителю, если
бы даже он не оставил у себя ребенка, а поместил его где-нибудь в другом месте.
Иван Федорович насторожился. Без сомнения,
было бы очень хорошо, если бы он распоряжался этими деньгами. Вдруг, с
быстротой молнии, в его уме пронеслась мысль, что, во всяком случае, он может
поместить ребенка у своей матери, которая за приличную сумму согласится
воспитывать и беречь его.
