— Я понимаю ваше колебание и вашу чрезмерную
деликатность, — продолжала приторно напевать Доробкович, чувствуя, что весы
склоняются в ее сторону. — Но вы тоже имеете обязанность по отношению к этому
малютке. Кроме того, какое зло вы сделаете вашей жене? Никакого. Раз сохранена
будет полная тайна и госпожа Герувиль ничего не будет подозревать, она, без
всякой обиды для себя, может выполнить христианскую обязанность воспитания
сиротки. Молодые матери всегда очень нежны. Зато какое счастье будет для бедной
Анны знать, что ее ребенок находится под отцовской кровлей. Она так богата, и
много еще сделает для этого обездоленного малютки, который будет ей дороже всех
последующих княжат, так как вы сами знаете, что детей любви любят больше
других.
Может быть, вы и правы, — ответил после
некоторого молчания Иван Федорович. — Попробуем, если у вас есть вполне верная
особа, достаточно ловкая, могущая принести к нам ребенка так, чтобы ее никто не
видел. Во всяком случае, если моя жена не пожелает оставить его у себя, я знаю
одну верную и близкую особу, к которой и помещу его. Если будет возможно, то я
со временем усыновлю его.
Очень довольная результатом своих переговоров,
Софья Борисовна вернулась с Иваном Федоровичем в гостиную и подмигнула Анне
Михайловне, что все устроилось хорошо.
IX
Как было решено, княгиня поселилась на даче
своей подруги. Так как дача находилась в довольно глухой местности, а Станислав
Витольдович уехал в Одессу, то обе подруги вели вполне уединенную жизнь.
Однажды утром в первых числах августа, когда
подруги садились в экипаж, чтобы ехать на станцию, принесли письма и газеты.
Одно из писем было адресовано княгине.
От Григория, — равнодушно сказала Анна
Михайловна.
Она хотела уже бросить письмо на поднос, чтобы
прочесть его по возвращении из города, но раздумала и сунула его в карман.
Купе первого класса, куда сели дамы, было
пусто, а потому Софья Борисовна распечатала полученное ею письмо от мужа и
погрузилась в чтение. Минуту спустя, Анна последовала ее примеру, но едва она
пробежала лаконическую записку мужа, как глухо вскрикнула, смертельно
побледнела и, дрожа, как в лихорадке, откинулась на подушки.
Перепуганная Софья Борисовна бросилась к ней,
дала ей понюхать соли и спросила, что такое случилось.
Не будучи в состоянии произнести ни слова,
Анна Михайловна протянула ей письмо. Минуту спустя, Доробкович тоже побледнела,
и на ее угловатом лице появилось выражение гнева и страха. Князь извещал, что
он рассчитывает дней через восемь выехать в Петербург и тотчас же приедет на
дачу за женой, чтобы перевезти ее в город.
Положение действительно было отчаянное, и
Софья Борисовна тщательно напрягала свой изобретательный ум, чтобы найти
какой-нибудь выход, проклиная в глубине души глупую дуру, которая из трусости
не согласилась на ее первое предложение, когда еще было так легко все
исправить.
Но вот новое беспокойство дало иное
направление ее мыслям. Княгиня почувствовала себя очень худо, ее охватила
нервная дрожь, а потом с ней сделались такие сильные боли, что, обливаясь
холодным потом, она едва сдерживала крики.
— Как только мы приедем в Петербург, надо
будет ехать к акушерке, — объявила Софья Борисовна, дрожа от беспокойства и
сдержанного гнева. — Теперь же соберите все свое мужество и скройте страдания —
иначе вы погибли!
Никогда еще переезд не казался им так
продолжителен. Когда же они, наконец, приехали, то
Анна Михайловна имела такой болезненный вид,
что Доробкович вынуждена была отказаться от своей обычной осторожности и наняла
карету прямо к акушерке, где и устроила княгиню в уединенной комнате, к счастью
оказавшейся свободной.
Акушерка объявила, что у больной, вследствие
какого-то сильного волнения, будут преждевременные роды. Взбешенная и
обеспокоенная Софья Борисовна поневоле должна была остаться с княгиней.
Около десяти часов вечера все было кончено.
Анна Михайловна произвела на свет мальчика, очень слабого.
«Бедный мальчик! — подумала Доробкович. — Ты
бы мог сделаться князем и миллионером».
Ввиду этого неожиданного события было решено,
что ребенок дня на два или на три останется у акушерки, пока за ним не приедет
Софья Борисовна. В настоящую же минуту необходимо было вернуться домой.
Бледная и расстроенная, шатаясь, но точно
избавленная от давящего кошмара, оставила княгиня дом акушерки и около полуночи
вернулась на дачу, где ее верная камеристка уложила ее в постель и стала
ухаживать за ней. Теперь Анна Михайловна, под предлогом нездоровья могла
оставаться в своей комнате и должна была стараться поправиться.
На следующий день Софья Борисовна вернулась в
город, взяла в своей квартире уже давно приготовленный пакет и бумажник с
пятьюдесятью тысячами рублями и отправилась к акушерке, где взяла ребенка,
предварительно роскошно одев его.
Наемная карета отвезла ее в отдаленную часть
города, где блестящая столица принимает вид деревни, так как по обеим сторонам
плохо вымощенной улицы тянутся маленькие деревянные домики.
Перед одним из таких домов, отделенным от
соседей дощатым забором, карета остановилась. Софья Борисовна, спрятав ребенка
под широкой мантильей, вышла из экипажа, прошла через грязный двор и
постучалась в дверь. Дверь отворила высокая и худая пожилая женщина, которая
приняла посетительницу с выражениями радости и льстивою приниженностью. Эта
женщина была бывшей нянькой первого ребенка госпожи Доробкович. Софья Борисовна
выдавала ей пенсию, осыпала подарками и употребляла для своих маленьких
секретных дел, так как Фотинья была ей вполне предана и дала блестящие
результаты своей острожности, скромности и ловкости.
Не теряя времени, Софья Борисовна объяснила
ей, что она от нее требует.
Ты сегодня же должна отправиться на
Крестовский и подкинуть ребенка в дом, адрес которого я тебе дала. Дождись
ночи, Фотинья, чтобы на тебя не так обратили внимание. Будь очень осторожна,
но, во всяком случае, положи пакет так, чтобы его скоро заметили.
Будьте покойны, дорогая барыня! Меня нечего
учить, как устраивать делишки этого рода. Сегодня же ночью мальчишка будет
спать там, где вы желаете. Только скажите мне, сколько прислуги в доме и, если
знаете, расскажите мне расположение комнат.
Софья Борисовна дала все нужные сведения и
вручила ей за труды сто рублей. Обрадованная старуха помогла одеть ребенка и
уложить его в корзину с крышкой. После этого Доробкович уехала.
Около девяти часов вечера Фотинья вышла из
дома. На ней была надета длинная и широкая черная драповая ротонда. Голова была
покрыта черным же платком. Маленькая корзинка совершенно исчезла под складками
широкой ротонды. Наемная карета отвезла ее на Крестовский. На углу указанной
улицы экипаж остановился, и она продолжала путь пешком.
