Казалось, само небо благоприятствовало этому
темному делу. Ночь была темная, безлунная, небо покрыто тучами, воздух теплый и
тяжелый.
Старуха , внимательно осмотрела дом. Только
два окна во всем фасаде были освещены. Два больших фонаря у подъезда не были
зажжены, и калитка настежь открыта.
Уже несколько минут Фотинья стояла на другой
стороне улицы, обдумывая, как бы лучше исполнить свое дело, как вдруг из
калитки вышла изящная горничная в белом переднике, с гофрированной наколкой на
голове и с корзинкой в руке. Не успела горничная отойти далеко, как оттуда вышел
мужчина с несколькими пустыми бутылками в руке.
— Дарья Антиповна! Дарья Антиповна! — крикнул
он, спеша за девушкой. — Подождите меня! Пойдемте вместе: барин послал меня за
пивом.
«Это горничная и лакей. Вот удача-то», —
подумала Фотинья.
Без малейшего колебания она поспешно перешла
пустую улицу и вошла во двор. Здесь она тотчас же заметила открытое окно,
осторожно подошла к нему и заглянула внутрь. Комната была пуста; дверь из нее
заперта. Теплившиеся перед образом лампады освещали комнату, которую старуха
тотчас же признала за спальню. Кровать, задрапированный кружевами туалет и
низкая мягкая мебель — все было богато и изящно.
«Мальчишке здесь будет недурно», — подумала
Фотинья, влезая на карниз с силой и ловкостью, какие было трудно предположить в
ней.
Она поставила корзину на стол, стоявший у
окна. Затем, бесшумно опустив штору, она спрыгнула на землю и поспешно выбежала
со двора. Никто ее не видел. Добежав до угла, она обернулась и увидела вдали
Дашу и Иосифа, которые возвращались, мирно беседуя.
Вот- что называется сделать дело чисто! Софья
Борисовна может быть довольна, — проворчала Фотинья, поспешно двигаясь в путь.
Освещенные окна фасада были окнами столовой.
За столом сидела Ксения Александровна и раскладывала пасьянс; недалеко от нее
Иван Федорович читал газету. Против обыкновения он был дома, так как страдал
желудочными болями. На столе уже кипел самовар, и супруга дожидалась только
булок, за которыми пошла горничная.
Как только Даша поставила корзинку на стол,
Ксения налила стакан чаю и собиралась передать его мужу, как вдруг в спальне
раздался крик. Минуту спустя в столовую вбежала бледная и расстроенная Даша.
Барыня!.. — кричала она дрожащим голосом. —
Барыня. В вашей спальне... что-то стоит... на столе...
Видя, как жена побледнела и нервно вздрогнула,
Иван Федорович оборвал горничную:
Дура! Как смеешь ты так пугать барыню! Скажи
просто, что там такое в комнате! — гневно крикнул он и схватил палку, стоявшую
в углу.
Нет, нет, барин! Не вор забрался туда! — поспешно
вскричала Даша. — Там, на столе, стоит корзинка, из которой слышен крик
ребенка.
Ребенка! Ты сошла с ума. Кто и каким образом
мог осмелиться подбросить нам ребенка?
Ксения с быстротой молнии бросилась в спальню.
Прежде чем Иван Федорович успел двинуться за ней, она снова появилась в
столовой с корзинкой в руках, которую поставила на стол. Из корзины ясно
слышался крик и плач новорожденного ребенка.
Дрожащими руками молодая женщина разрезала
шнурок, подняла крышку и вынула из корзинки синее атласное одеяльце, а потом
обшитую кружевами подушечку, на которой лежал ребенок.
Иван Федорович бранился и бушевал, чтобы
скрыть неприятное ощущение, овладевшее им. Все-таки здесь решалась судьба его
ребенка.
Ксения развязала ленточки подушечки и стала
осматривать малютку, одетого в батистовую кружевную рубашечку. На шее ребенка
висели на ленте объемистый белый шелковый мешочек и письмо.
То и другое молодая женщина передала мужу.
Посмотри это. Наверное, мы найдем здесь
какое-нибудь указание, — сказала она, укачивая ребенка, продолжавшего кричать.
Иосиф тоже прибежал из кухни и с недоумевающим
видом слушал рассказ, который шепотом передавала ему Даша.
В это время Иван Федорович распечатал письмо и
громко прочел следующее: «Сумма, находящаяся в мешке, составляет приданое
ребенка. Не гоните от своего порога маленького сиротку, которого несчастная
мать вынуждена поручить вашему милосердию. Ребенок не крещен».
Странная мысль именно нас наградить этим
мальчишкой, — проворчал Иван Федорович, пожимая плечами. — Во всяком случае,
сегодня слишком поздно, чтобы принять какое-нибудь решение. Завтра мы
посмотрим, что с ним делать. Так как несчастная мать обеспечивает его
содержание, то ребенка можно будет куда-нибудь пристроить. Но что за голос у
этого мальчишки!.. Даша! Унесите его к себе. Ты же, моя дорогая, так
взволнована, что тебе необходимо поскорее лечь в постель, а я еще поработаю.
С этими словами он ушел в кабинет, унося с
собой атласный мешочек.
Ксения ничего не ответила. Когда же муж ушел,
она унесла ребенка в свою комнату и приказала Даше согреть немного молока.
— Барыня, у нашей дворничихи есть рожок. Я
сейчас принесу его и ребенок будет сосать, — с усердием предложила Даша.
Полчаса спустя неожиданный гость был
накормлен, обернут в чистые пеленки и временно положен в колясочку, которую
Ксения приготовила для своего будущего ребенка.
Сидя у импровизированной колыбельки, молодая
женщина склонилась к уснувшему ребенку и с глубоким волнением смотрела на это
маленькое создание, с которым могла расстаться его мать.
В великодушном и любящем сердце Ксении
проснулось теплое и глубокое участие к этому обездоленному существу, брошенному
на руки чужих людей и лишенному любви и покровительства, на которые оно имело
право. Неужели и она отвергнет его? Не Сам ли Господь внушил этой неизвестной
матери принести сюда маленького, невинного, покинутого ребенка, чтобы испытать,
настолько ли жестоко ее сердце, что она оттолкнет невинное существо и отдаст
его в чужие, может быть, жестокие и недостойные руки?
Бедная Ксения! Она и не знала, какую кровавую
обиду представляет для нее присутствие этого ребенка в ее доме! В ее честной и
чистой душе не явилось даже ни малейшего подозрения о циничной спекуляции,
основанной на самых благородных ее чувствах, которая могла только зародиться в
уме развращенной женщины, вкусившей все пороки и насмеявшейся над долгом.
В это время Иван Федорович вместо того, чтобы
работать, погрузился в глубокое раздумье. Он пересчитал и спрятал пятьдесят
тысяч рублей. На минуту самодовольство подавило все другие чувства. Этот сын
принес ему уже с собой солидную сумму, кто знает, что принесет он еще в
будущем? Княгиня была настоящим золотым рудником. Уже из одного чувства
оппозиции мужу она будет благоволить к этому сыну любви. Если ребенок останется
у него, Анна Михайловна может иногда видеть его и еще больше привяжется к нему.
Но согласится ли Ксения оставить его у себя? А если и согласится, то может ли
он допустить, чтобы она воспитывала его незаконного ребенка? Это, конечно, был
чисто моральный вопрос, так как его жена никогда не узнает истины, а между тем,
он колебался и что-то вроде стыда давило его сердце.
