Это зимнее путешествие очень вредно повлияло
на здоровье княгини, и было видно, что конец ее приближается. Собрав последние
силы, Анна Михайловна пригласила Ивана Федоровича на свидание к Софье
Борисовне, где и имела с ним важный разговор.
Объявив свое твердое намерение обеспечить
будущее Бориса и создать ему блестящее положение, она вручила Ивану Федоровичу
сто семьдесят пять тысяч рублей и билет первого внутреннего с выигрышем займа,
причем прибавила:
— Этот билет достался мне от моей покойной
матери, и никто кроме меня не знает о его существовании. В последний тираж на
этот билет пал выигрыш в семьдесят пять тысяч рублей. Возьмите его и
представьте в банк, как принадлежащий вам лично. Таким образом, не возбуждая ни
в ком ни малейшего подозрения, вполне естественно объяснится перемена вашего
материального положения. Если же ваш капитал будет и больше, то определить это
будет трудно. Всеми доходами вы можете свободно располагать по своему
усмотрению. Только поклянитесь мне, что вы не тронете самого капитала и
передадите его неприкосновенным Борису. Кроме того, когда он вырастет, вы
должны будете выдавать ему по шести тысяч в год. Вот на этом листе я написала
свою последнюю волю. Поклянитесь мне, что вы свято исполните ее.
Окончательно оглушенный, Иван Федорович
сначала наотрез отказался принять такую большую сумму, но, наконец, смягчился и
дал торжественную клятву в точности исполнить последнюю волю и все распоряжения
своей любовницы.
Все устроилось без всяких затруднений. Весть о
выигрыше семидесяти пяти тысяч быстро распространилась в обществе. Посыпались
поздравления, и все привыкли считать Ивана Федоровича богатым или, по крайней
мере, состоятельным человеком.
Анна Михайловна протянула недолго. Она умерла
ровно через шесть месяцев после отъезда Юлии Павловны заграницу.
XII
На Ксению неожиданное богатство мужа не
произвело никакого впечатления. Что ей было до богатства, когда ее собственный
ребенок, может быть, выпрашивает кусок хлеба на большой дороге. Такое
равнодушие лишило ее последнего расположения Ивана Федоровича, который сурово
объявил ей, что ему страшно надоел ее вид плачущей Ниобеи, что он желает иметь
женой живую женщину, а не статую, и что она не первая и не последняя мать,
теряющая своего ребенка.
Эта речь произвела двойной эффект. С одной
стороны, она достигла предложенной цели и вывела молодую женщину из оцепенения;
но, с другой стороны, она пробудила в ее душе такую бурю презрения и ненависти
к этому бессердечному человеку, не хотевшему даже понять ее законного горя, что
на минуту она думала было расстаться с ним. Но Ксения Александровна быстро
отказалась от такого намерения. В сущности, зачем ей была свобода? Ее
несчастье, ее разбитая жизнь будут всюду преследовать ее, а Иван Федорович,
очень возможно, из одной только злобы, будет удерживать ее при себе. Только с этого
дня она стала тщательно скрывать свое горе.
В конце осени молодую женщину ожидал очень
неприятный сюрприз. Иван Федорович как-то объявил ей, что купил дом на
Васильевском острове и что они переедут туда, как только окончится отделка их
будущей квартиры. .
— Мне очень неудобно жить так далеко от
города, где я не могу никого принимать у себя, — прибавил он.
Не возражая ни слова, Ксения Александровна с
тяжелым сердцем стала готовиться покинуть дом, полный для нее самых дорогих
воспоминаний. Здесь играла ее дорогая дочь, здесь в каждой комнате, в каждой
аллее маленького садика она могла вызвать в своей памяти сияющее, маленькое
личико, серебристый смех и невинные шалости своего потерянного сокровища.
Укладывая игрушки, детскую мебель и кроватку, молодой женщине казалось, что она
вторично теряет свою дорогую Ольгу, и сердце ее сжалось смертельной тоской.
Новое помещение было обширно и изящно. Иван
Федорович обставил его с утонченной роскошью. Он нанял многочисленный штат
прислуги и предложил Ксении приобрести себе изящные костюмы, так как он решил
принимать у себя своих начальников и товарищей.
К великому мучению Ксении Александровны
началась совершенно новая жизнь, шумная и рассеянная. Ей уже не приходилось
больше учитывать каждую копейку и одалживать в лавках; но вечная толкотня в
доме чужих людей и необходимость выезжать и еще чаще принимать у себя страшно
раздражали молодую женщину, потерявшую всякий интерес к свету.
Иван же Федорович, наоборот, был веселее,
легкомысленнее и жизнерадостнее, чем когда-либо. Вся память его об Ольге
ограничивалась большим портретом, который он приказал написать с ее
фотографической карточки и поставил на мольберте в своем кабинете.
Что касается Бориса, то Иван Федорович,
казалось, боготворил его, наряжал и всячески баловал. Он формально усыновил
мальчика и нанял ему француженку-бонну.
Так прошла зима. Весной серьезно заболела
бабушка Ивана Федоровича и только после трех месяцев страданий умерла, к
великой скуке своего любезного внучка, который собрался ехать заграницу, а
теперь из приличия приходилось отложить эту поездку.
Наконец, старая дама была торжественно
погребена, а две недели спустя, в половине августа, Иван Федорович уехал со
своим другом Доробковичем в двухмесячный отпуск
Он решил выдержать курс лечения в Виши, а
потом проехаться по Италии. Понятно, жену он и не подумал взять с собой.
Был туманный и холодный сентябрьский вечер.
Ксения Александровна задумчиво лежала на кушетке в своем кабинете. Молодая
женщина запретила зажигать огонь, так как мрак и тишина благотворно действовали
на ее больные нервы. Со времени отъезда мужа она никого не принимала и жила
только прошлым.
В этот день Ксения Александровна была как-то
особенно печальна. Осенний дождь монотонно барабанил в стекла окон, и это еще
более увеличивало ее меланхолическое настроение. Кроме того, она сильно
беспокоилась и думала о Ричарде. Вот уже два года как она не имеет о нем
никаких известий.
Он даже ничего не ответил ей, когда она писала
ему об исчезновении дочери. Мысль, что с ее великодушным другом случилось
какое-нибудь несчастье, страшно мучила ее. К довершению всего, ее приемный отец
не ответил на два ее последних письма, и она решила, что если сегодня или
завтра она не получит от него известий, то сама поедет на день в Москву
посмотреть, что с ним.
Она только что окончательно остановилась на
таком решении, как вошел лакей и подал ей письмо. Молодая женщина поспешно
встала, распечатала пакет и повернула кнопку электрической лампы. Ксения с
удивлением увидела, что письмо представляло из себя объемистое послание,
состоявшее из пяти или шести листов почтовой бумаги, мелко исписанных чьим-то
незнакомым почерком. Невольно она взглянула на подпись и прочла: Юлия Гольцман.
Тогда молодая женщина схватила конверт и
увидела, что он адресован Ивану Федоровичу в их дом на Крестовском. На адресе
была дважды подчеркнута следующая надпись: «очень важное» и «в собственные
руки».
