Ольга, — машинально сказал Ричард Федорович,
не сводя глаз с метки, уничтожившей последние сомнения.
Молодая женщина сразу умолкла и сжала голову
обеими руками.
Вы сказали Ольга! Это именно то имя, какое мне
давали и которого я никак не могла вспомнить! Но в таком случае, вы знаете моих
родителей? Где они? Говорите!.. Да говорите же!..
Виолета схватила руку Ричарда и только тогда
заметила его страшное волнение. Жалость, смешанная с чем-то неопределенным,
отражалась в его взгляде и звучала в его голосе, когда он тихо пробормотал:
Несчастное дитя! И зачем только я нашел тебя!
Виолета быстро отступила назад. Смертельная
бледность сменила ее румянец. С минуту, широко открытые глаза ее переходили то
на Ричарда Федоровича, то на разложенные на столе вещи. Вдруг она глухо
вскрикнула, и слезы ручьем брызнули из ее глаз.
Вы мой отец! Метка «О. Г.» означает Ольга
Герувиль. Вам стыдно, что вы нашли меня опереточной актрисой и любовницей
вашего брата. Но неужели же я так виновата, что вы не можете простить меня? Я
была молода, беззащитна; меня осыпали насмешками за то, что у меня нет
любовника. И все-таки я хотела остаться честной. Я боролась и сопротивлялась до
того рокового вечера, когда Жан привез меня сюда и заставил выпить столько
шампанского, что я потеряла рассудок и волю. Я люблю его. Он так добр и красив
и обещал на мне жениться.
Ричард Федорович встал. Он не мог произнести
ни слова. Дыхание у него захватывало. Он окончательно терялся перед адскими
осложнениями этой семейной драмы. Когда же он услышал, к какому средству прибег
его брат, чтобы предательски обольстить этого несчастного ребенка, он
почувствовал в душе почти ненависть к этому бессовестному виверу, не знавшему
предела своим страстям и погубившему свою собственную дочь, конечно, не зная
этого. Но как открыть истину Ксении и Ольге? Как нанести им этот смертельный
удар?
В своем волнении, ни он, ни Виолета не слышали
звонка, через несколько минут после которого на пороге гостиной появился Иван
Федорович. Удивленным и недовольным взглядом смотрел он на бледного и
расстроенного брата и на залитое слезами лицо Виолеты. Черные брови его нахмурились.
Что такое творится здесь? Что значит твое
посещение, Ричард, и слезы моей обожаемой Виолеты? Неужели он осмелился
оскорбить тебя? — с гневом вскричал он.
Жан, это Сам Господь привел тебя! — вскричала
Виолета, бросаясь к нему. — Скажи же моему отцу, что ты женишься на мне! Он
только что открыл, что я, Ольга, его дочь, которую похитила у него еще совсем
маленькой злая Видеман. А теперь ему стыдно, что он нашел меня твоей
любовницей.
Виолета быстро умолкла и точно замерла, так
как у Ивана Федоровича вырвался глухой крик, и он, точно получив удар в грудь,
отступил назад и прислонился к стулу. Он был бледен, как смерть: его широко
раскрытые глаза со страхом, смешанным с ужасом, смотрели на молодую женщину,
которая стояла неподвижно, не понимая Ничего из того, что здесь происходило.
Гнев Ричарда Федоровича сменился глубокой
жалостью. Он понял, что, несмотря, на легкомыслие и цинизм брата, ужас
совершенного злодеяния поразил его, как удар молнии. Он схватил похолодевшую
руку Ивана Федоровича и пожал ее.
Мужайся, мой бедный друг! Ты согрешил, сам не
ведая этого! — воскликнул он.
Иван Федорович точно очнулся от оцепенения. Не
отвечая ни слова, он вырвал свою руку и, не взглянув на Виолету, которая все
продолжала стоять неподвижно, прошел в спальню и запер за собой дверь.
Оставшись один, Иван Федорович опустился в
кресло, откинул голову на спинку и закрыл глаза. В ушах у него шумело; дыхание
спирало. Мысли бурно толпились у него в мозгу.
Тысячи сцен далекого прошлого восстали в его
памяти с ясностью, причинившей ему почти физическую боль. Здесь, где он сидит,
ему положили на руки на вышитой подушке маленькое розовое существо, с большими
невинными голубыми глазками. Далее он видит ребенка, пытающегося делать первые
шаги, играющего в саду, весело встречающего его, когда он возвращался домой, и
играющего с ним на диване, который и тогда, как теперь, стоял в углу около
туалета.
Ему казалось, что он и сейчас чувствует, как
девочка с черными кудрями и блестящим взглядом взбирается к нему на колени со
своим серебристым смехом, обнимает его пухленькими ручонками и покрывает
поцелуями, не переставая повторять:
— Скорее, папа, пойдем обедать!
А теперь! В той же самой комнате, где она
родилась, он осквернил и погубил собственную дочь, принеся ее в жертву своим скотским
страстям, злоупотребил ее наивностью и безжалостно отнесся к ее невинности и
одиночеству! О, какой дьявол вмешался и направлял нити судьбы, чтобы привести к
такой ужасной развязке.
Глухой стон, похожий на рыдание, сорвался с
губ Ивана Федоровича. Несмотря на эгоизм, легкомыслие и жажду наслаждений,
чувство отца сохранилось нетронутым в его душе. Ребенок для него был священным
существом. И вдруг с суеверной дрожью он вспомнил ужасную грозу, бушевавшую в
ту роковую ночь. Сама природа, казалось, возмутилась тогда и хотела
предупредить его, что он совершает преступление.
И какое же будущее ждет теперь его? Как
признаться в истине Ксении и Ольге? Как перенести позор, неизбежные угрызения
совести и грозивший ему неслыханный скандал?
Ивану Федоровичу казалось, что он теряет
рассудок. Он не привык страдать. В своей жизни, полной наслаждений и эгоизма,
он никогда не переживал нравственной борьбы. И вот на него неожиданно
обрушивается удар, потрясший все его существо и переменивший все его чувства.
Он сам себе внушал ужас.
При мысли снова увидеть Ольгу и прочесть в ее
глазах ужас, упрек и, может быть, презрение к отцу, бывшему ее любовником, его
бросало в дрожь.
И вдруг эта жизнь, которую он так любил,
показалась ему невыносимым бременем, а смерть — освобождением, искуплением и
единственным средством разрубить гордиев узел, затянутый судьбой. С присущей
ему страстностью и необдуманностью, он ухватился за мысль о самоубийстве, как
за якорь спасения. Да, надо бежать! Надо бежать от этого позора и этих ужасных,
никогда не испытанных страданий, которые терзали его Душу!
Иван Федорович встал, твердыми шагами
направился к шифоньерке и открыл один из ящиков.
После ухода Ивана Федоровича в гостиной еще
несколько минут царило глубокое молчание. Потом Виолета бросилась к Ричарду
Федоровичу и схватила его руку.
— Боже Милосердный! Что все это значит? Я,
положительно, ничего не понимаю. Объясните же мне, почему известие, что я ваша
дочь, так сильно взволновало Жана? Я чувствую, что здесь кроется какая-то
роковая тайна.
Виолета дрожала всем телом, и в глазах ее ясно
читалась отчаянная тоска. Сердце Ричарда Федоровича болезненно сжалось.
Бедное дитя мое! Успокойтесь и запаситесь
терпением, — сказал он, нежно пожимая ей руку. — В человеческой жизни бывают
роковые случайности; я не отрицаю, что над вашей судьбой тяготеют печальные
осложнения. В свое время вы все узнаете. Теперь же я имею сообщить вам
радостную весть: ваша мать жива, и я надеюсь, что вы еще сегодня же увидите
ее...
