Но моя руководительница нажала новую пружину, и часть стены, которой заканчивался узкий проход, повернулась на невидимых петлях, открыв ступени лестницы.
Мы спустились в подземелье, представлявшее крайне путанный лабиринт, и остановились наконец у массивной, окованной чеканным железом двери. Спутница моя отворила ее, и мы вошли в довольно большой подвал, где в беспорядке лежали сваленные разные разности. Тут были драгоценное оружие, золотая и серебряная посуда, целые куски затканных золотом и серебром материй, а среди этого хаоса стояло с десяток сундуков. Но все это было набросано как попало, точно впопыхах перед бегством.
Елена подошла к одному из сундуков, на крышке которого стояла большая шкатулка, и сделала мне знак взять шкатулку. Я не сразу повиновался, потому что изумленно, как очарованный, оглядывал собранные сокровища, особенно две открытые корзины, наполненные неоправленными камнями. Но тут на лице Елены мелькнуло тревожное, нетерпеливое выражение, и она опять указала мне на ларец. Я поднял его, но он был так тяжел, что я с трудом его тащил; а между тем проводница моя видимо спешила, и мы почти бежали чрез залы и галереи.
Наконец она остановилась, а я бессильно опустился на каменные плиты. Вдруг она нагнулась ко мне, и я почувствовал на лбу прикосновение теплых уст. Затем послышался слабый, словно издалека донесшийся голос:
– Я Айша. Не предавайся никогда более постыдному пороку игры. В первый и последний раз дозволено мне спасти тебя…
Снова голова моя сильно закружилась, и я потерял сознание…
Когда я открыл глаза, рассвет сквозил из-за плюща, густо заткавшего окно. Я с неподдельным ужасом вскочил на ноги и схватился руками за голову. Как можно было спать в такую ночь, здесь, в этих развалинах, когда мне следовало давно быть мертвым, чтобы избавиться от тяготевшего надо мною позора?! В ту минуту я не помнил своего видения, но не забыл тех чувствительных мечтаний, которые предшествовали сну и, может быть, его вызвали. Обозленный на самого себя, искал я свой револьвер; но, не найдя его сразу, зажег спичку – и вскрикнул.
В углу, около брошенного там оружия стояла теперь какая-то шкатулка, но вид ее воскресил в памяти мое необыкновенное ночное приключение. Дрожавшими руками приподнял я ларец, поставил на обломки и стал рассматривать это дивное произведение древнего восточного искусства. На одном из украшений крышки висел на цепочке небольшой золотой ключ, которым я открыл ларец, и увидел, что он полон крупных тяжелых золотых монет, каких уже не чеканят ныне. Я был спасен…
Забрав этот чудесный дар, вернувший мне жизнь, я вышел из развалин и направился к своей лошади. Я спускался уже по старой лестнице, на одной из ступеней которой видел во сне голову Абдаллы, и в это время на горизонте блеснул первый луч восходившего солнца; этот луч мне показался послом милосердного Бога, Который по неизреченной Своей милости спас меня и избавил от мучений самоубийцы. Я опустился на колени и из души моей вознеслась горячая молитва к Отцу небесному. С этого мгновения я снова стал верующим и дал зарок никогда в жизни не дотрагиваться до карт. Одно воспоминание о страшном вечере, когда я был словно одержим бесом, приводило меня в трепет.
Вернувшись домой, я сжег оба письма и составил опись содержимого шкатулки. Кроме золотых монет, в ней находилась маленькая золоченая коробочка с неоправленными рубинами, сапфирами и изумрудами, древний женский убор с драгоценными камнями и два футляра: в одном лежали перстень и кусок пергамента, а в другом кинжал с великолепной рукояткой. Я продал, конечно, золото и необделанные камни, чтобы расплатиться с долгом, а затем уехал в Россию.
– С этого времени я навсегда излечился от своего «просвещенного» невежества. Я не имел уже более права говорить, что не существует ничего кроме материи, потому что я видел существа иного мира. Я испытал заступничество высших сил; я собственной особой служу доказательством, что у нас были и прошлые жизни, о которых наша душа, увы, не сохраняет понятия, но которые тем не менее существенно воздействуют на наше нынешнее земное существование.
А теперь мое самое пламенное желание – изучить эту науку, над которой пошло и тупо глумятся; а она между тем дает ключ к потустороннему миру. По-моему, ужасно, а для разумного человека даже недостойно продолжать жить полным невеждой посреди этих мировых загадок и грозных неведомых сил, окружающих нас.
– Браво, мой юный друг! Вы – правы; но надо много учиться, чтобы разобраться в темном лабиринте управляющих нами законов и, в этом отношении, невежество даже еще вреднее и опаснее, чем во всякой другой области знания, – заметил адмирал.
– Ну, Михаил Дмитриевич, что скажете вы теперь и чем будете оправдывать свое неверие? – спросила Надя, с лукавой улыбкой нагибаясь к жениху.
Масалитинов, несмотря на свой обычный апломб, чувствовал себя несколько неловко, но старался при крыть свое замешательство шуткой.
– Скажу, что и я поверю, если со мною произойдет подобный случай. А ты, Жорж, вполне уверен, что не во сне все это видел?
– О, нет! Из моего приключения я вынес слишком явное доказательство случившегося в виде довольно круглой суммы, которой и расплатился со своим нелепым долгом. Да я не прочь и еще раз навестить подвал мавра Гассана, который, – я убежден, – таится где-то под развалинами, – возразил весело Жорж.
– А со шкатулкой что вы сделали? – спросила Надя.
– Она здесь, со мной. Я никогда не расстаюсь с ней и считаю, что она приносит мне счастье.
– Ах! Пожалуйста, покажите нам этот чудесный ларец, – просила Надя.
– Он его не покажет, если уж мне, своему двоюродному брату и другу, никогда ни одним словом не обмолвился о своей чудесной находке. Он побоится, что мы сглазим ее! – поддразнивал Масалитинов.
– Вовсе нет. В шкатулке есть предохранительное средство против дурного глаза и я сейчас принесу ее, так как этого желает Надежда Филипповна. А тебе я ничего не говорил, чтобы не вызывать глупых шуток, – ответил Ге – оргий Львович, вставая.
Четверть часа спустя он ставил на стол большой ларец черного дерева, оказавшийся действительно художественным произведением древнего восточного искусства. Стенки были покрыты резьбой и инкрустацией из перламутра, золота и розового коралла; а среди арабесок, необыкновенно тонкой и изящной работы и драгоценных камней, было выделано имя Аллаха и изречения Корана; золотой ключик изображал крылатого дракона и тоже был чудной работы. С любопытством и восхищением все окружили стол, а Замятин сказал, что ларец сам по себе является крупной ценностью.
– Да. Один археолог, случайно видевший его в Париже, так как я обыкновенно не показываю мое сокровище, предлагал мне за него двадцать пять тысяч рублей. Но я никогда его не продам, разумеется, – ответил Георгий Львович, открывая ящик.
Внутренность шкатулки была покрыта золотыми полосками, а на крышке виднелась арабская надпись из жемчуга и рубинов.
– Боже, как я хотела бы знать, что там написано! – воскликнула Надя.
