— Буду рад, — сказал Андрей, — поверьте, не
ради красного словца говорю. Вы мне очень симпатичны.
— Взаимно, — ответил я и уехал.
Дорога оказалась отвратительной, скользкой, узкой,
извилистой. Я постарался сосредоточиться на управлении автомобилем и пожалел,
что, послушавшись Андрея, не выехал сразу на шоссе. Было темно, в свете фар
кружились и падали тысячи снежинок. Я полз на третьей скорости, спидометр
показывал километров пятьдесят. Внезапно, чуть не задев «десятку», меня обогнал
«каблук». За рулем сидел парень в ярко-оранжевой бейсболке — абсолютно
неподходящем для зимы головном уборе. На секунду водитель повернул в мою
сторону лицо, бледное, с тоненькими, стекающими вниз от верхней губы к
подбородку усами. Я подался чуть левее и почувствовал, что педаль тормоза
как-то странно легко ходит под ногой. Дорога внезапно пошла под гору; показался
очередной крутой поворот. И тут в свете фар возникла девушка, одетая во все
белое. Ее лицо, пугающе огромное, мелькнуло перед моими глазами. На какую-то
долю секунды я потерял самообладание и зажмурился, а потом попробовал
остановить машину. Педаль тормоза свободно ушла в днище «десятки». Я пытался и
так и этак затормозить, но «Жигули» двигались вперед. По непонятной причине у
практически новой машины отказали тормоза. Я резко повернул руль. Послышался
тупой удар, затем такой звук, словно кто-то раздавил яичную скорлупу, и
«десятка» полетела куда-то вниз. «Господи, — пронеслось в моей
голове, — кажется, это конец».
Глава 3
Один из моих приятелей, Леня Калмыков, перенес клиническую
смерть. Он очень подробно рассказал нам о своих ощущениях.
— Сначала, — вещал Ленька, — я увидел свое
тело сверху. Жуткое ощущение, скажу я вам. Потом меня волокло через трубу, а
затем… Нет, ребята, слов не хватает! Невероятный свет, всепоглощающая радость…
Прямо жаль, что сюда вернулся.
Ленька говорил с таким жаром, с такой убежденностью, что я
ему поверил, похоже, он и впрямь побывал там, откуда не возвращаются.
Я раскрыл глаза и испытал некоторое разочарование. Вроде я
умер, погиб в автомобильной катастрофе, но где тот невероятный, согревающий
душу свет? Вокруг совершенно темно. Или я сразу попал в ад? Хотя если уж
прелюбодей и выпивоха Ленька оказался на некоторое время в раю, то и мне там
должно найтись местечко. Ей-богу, ничего плохого я никому в жизни не сделал,
так, грешил по мелочи: лгал, впадал в уныние… Но я чтил отца и мать, никого не
убивал…
В лицо ударил пучок света. Я невольно зажмурился. Вот он,
Господь. Кто бы мог подумать, что россказни про тот свет — правда? Я, конечно,
очень надеялся, что там, за чертой, меня ждет более счастливая жизнь, но все же
в существовании загробного мира сильно сомневался. Господи, прости меня,
грешного!
— Эй, мужик, ты жив? — послышался хриплый голос.
Я раскрыл глаза и увидел перед собой лицо. Бог явился мне в
образе дядьки в грязном полушубке и ушанке.
— Ты как? — спросил он. — Говорить можешь или
онемел от страха?
И тут до меня дошло: сижу в «десятке», которая, съехав с
дороги, угодила в довольно глубокую канаву. А около меня сейчас топчется
водитель, очевидно, ставший свидетелем происшествия. Я разлепил губы и
пробормотал:
— Жив вроде.
— Здорово, — обрадовался шофер, — ну-ка,
пошевели руками и ногами. С виду ты вроде целый.
Очень осторожно я выполнил его указание и пришел к выводу:
да, я цел. Скорей всего, переломов нет.
— Вот и славно, — гудел мужик, помогая мне вылезти
из покореженной «десятки». — Еду я себе спокойненько, гляжу — в канаве
жопа торчит. Ну, думаю, убился бедолага.
Он впихнул меня в свою «Газель».
— Надо в ГАИ позвонить, — прошептал я.
— Так я вызвал, — сказал шофер, — ща
подъедут. Тебя как звать-то?
— Иван Павлович, — машинально представился
я, — Иван Павлович Подушкин, ответственный секретарь общества
«Милосердие».
В глазах доброго самаритянина запрыгали чертенята.
— А я Серега, — сообщил он, — Поливанов, на
«Газели» езжу, грузы перевожу, кто наймет, на того и работаю. Как же ты так
неаккуратно? Машина-то, похоже, новая.
— Да, — кивнул я, чувствуя, что начинаю
дрожать, — месяц назад купил.
— Нельзя по такой дороге носиться, — рассудительно
сказал Серега, — вишь, что получилось!
— Тормоза отказали, — проклацал я зубами и
передернулся, вспоминая, как отчаянно давил ногой на педаль.
— Вона чего, — протянул Серега, — ты теперь
на завод в суд подай! Тачка новая, все должно работать хорошо. Они тебе ремонт
оплатят и за моральный ущерб дадут. Во гады! Наши-то работяги хороши! С
похмелья небось были, когда твою «десяточку» клепали. Я поэтому летать на
самолете перестал. Пьяный механик винтик закрутить забудет, и прощай, Серега!
Ну и негодяи! Ладно, хорошо, что это тут приключилось. Народу нет, а кабы
задавил кого?
Моментально перед моими глазами возникла фигура девушки в
белом, и я закричал:
— Боже, я сбил ее!
— Кого! — шарахнулся в сторону Серега.
Но я уже открыл двери «Газели» и побежал на дорогу, едва
увернувшись от ехавшей навстречу машины, «каблука», с распахнутой дверью
багажного отделения.
— Стой! — завопил Серега. — Погодь!
Он бросился следом и схватил меня за рукав:
— Остановись!
— Она там, — дергался я, — может, жива еще, в
белом платье.
Серега потащил меня назад к «Газели».
— Привиделось тебе, Иван Павлович. Ну раскинь мозгами!
Белое платье! Кто ж в такую погоду без пальто на улицу выйдет!
Я внезапно осознал странность произошедшего. Действительно,
Серега прав.
Шофер впихнул меня в «Газель» и заблокировал двери.
— Вот и хорошо, — запричитал он, — вот и
ладненько вышло! У меня тут термосик есть, глотни-ка.
Серега вытащил пакетик растворимого кофе, ловко высыпал его
в кружку, добавил кипятку и сунул мне со словами:
— Ох, лепота! Все там есть, и молоко, и сахар, и
кофеек.
Я органически не перевариваю быстрорастворимые напитки, мне не
нравится употреблять внутрь всю таблицу Менделеева в одном стакане, но сейчас я
схватил кружку и залпом выпил. Стало немного теплее, дрожь прошла.
