– Невозможно! Перерезаны все телефонные провода. Уступите, ваше сиятельство. Пусть лучше этих сумасбродов выпустят с вашего разрешения, чем допускать, чтобы народ силой ворвался в тюрьму, – убеждал фон Зааль.
Во время этих переговоров толпа всё возрастала. Невесть откуда появились ещё новые ватаги, и всё это явно возбуждённое скопище теснилось перед домом; задние напирали на передних, так что чугунная садовая решётка, не выдержав, рухнула, и толпа хлынула в сад, топча цветники и опрокидывая скамейки.
Квартира губернатора была на первом этаже, а в подвальном помещении находились кухни и людская; в сад выходили окна столовой и гостиной. Большие с кружевными занавесями окна привлекли сразу внимание этого сброда, а один из оборванцев вскарабкался даже на дерево.
– Однако, как богато живут эти прихвостни правительства, – кричал он. – Поглядите, товарищи!..
И с этими словами он запустил камнем в окно. Его примеру последовало ещё несколько человек, и пять, шесть окон были разбиты. Сначала они довольствовались бомбардировкой дома снаружи камнями и сучьями; но, затем, этого уж им показалось мало, и несколько наиболее смелых хулиганов. помогая друг другу, добрались до окон, влезли в комнаты и принялись грабить буфет и дорогие безделушки в гостиной. Может быть, грабёж принял бы большие размеры, не раздайся в ту минуту взрыв в саду. «Метальщик» ли выронил ручную бомбу или какой–нибудь озорник захотел, шутки ради, вызвать панику? Так или иначе, испуганная толпа отхлынула, а грабители, услыхав, кроме того ещё несколько выстрелов, спрыгнули в сад с добычей и скрылись в общей суматохе. Но этот переполох имел ещё и иное следствие. Совершенно неожиданно он привёл к желаемому фон Заалем концу его переговоров с губернатором, бывших до того безуспешными. Князь испугался за детей, когда услыхал взрыв и выстрелы.
– Вы хотите раздразнить толпу, чтобы она взорвала дом вместе с нашей семьей, – уговаривал его вице–губернатор. – Не лучше ли уступить и вашей властью освободить преступников, которых впоследствии можно будет ведь снова засадить.
Георгий Никитич решился, наконец, и сошёл вниз. Сначала он пробовал было говорить с народом, но его голос затерялся в общем гвалте, а его тотчас же схватили и потащили.
Он очутился во главе шайки, нёсшей красные флаги, и как пьяный, вопреки своей воли, шёл по дороге в тюрьму. Впрочем, если бы даже князь и замешкался, его всё равно повели бы насильно, таков был настоятельный приказ революционных главарей.
Пока всё это происходило, Арсений был на докладе у своего начальника. В это время вбежал адъютант с известием, что новый революционный бунт вспыхнул в городе.
Начальник гарнизона, решительный и честный генерал, любивший Родину, а потому нелюбимый высшим, пропитанным «либерализмом», начальством, всячески мешавшим свободе его действий, отдал тотчас же приказание своим адъютантам принять необходимые меры и сказал, что сам поедет в казармы наблюсти за порядком в войсках.
Арсению поручено было передать разные распоряжения командирам стоявших в городе драгунского и казачьего полков. Очутившись на улице, он с удивлением наблюдал происшедшую в городе перемену.
Когда он поутру шёл на службу, город был спокоен наружно, по крайней мере; теперь он кипел, всё население было на ногах, по улицам сновал беспокойный люд, раздававший прокламации, украшавший петлицы красными тряпками и разносивший необыкновенные новости, одна другой невероятнее.
Арсений пробирался сквозь толпу мрачный и злой. На каждом шагу задевалось его национальное чувство и достоинство. Давка на перекрёстке улиц надолго задержала его.
На тумбе стоял оборванный жид и громким, визгливым голосом читал прокламацию, изливавшую площадную ругань на армию, правительство и особенно на Государя.
Задыхаясь от бессильной злобы, князь стал пролагать себе дорогу, стараясь не обращать внимания на сыпавшиеся на него оскорбления и даже на наглость еврейской девицы, плюнувшей ему в спину.
Исполнив последнее из данных ему поручений, Арсений думал вернуться домой, чтобы переговорить с отцом, но на повороте одной из улиц его опять задержала многолюдная толпа, бежавшая навстречу и чуть было не сбившая его с ног. Не было видно ни красных знамен, ни оружия, но возбуждённые лица пылали негодованием. Толпа была чисто русская, состояла из разной бедноты, крестьян, рабочих, мелких ремесленников и разносчиков. – Бежавший впереди рослый лавочник, в фартуке, громко кричал:
– Сбирайтесь, православные! Надоть от жидов отбиваться. Губернатор им Рассею продал.
Арсения поразило, как громом, и он схватил этого человека за передник.
– Как ты смеешь врать, болван, будто губернатор Россию продаёт!
– Прежде чем ругаться то, господин ахфицер, поглядели бы, что делается только. Сейчас вот мы повстречали нашего губернатора с поганой бунтовщицкой жидовской оравой и с красными лентами. Это они, вишь, идут освобождать из острога тех самых мерзавцев, которые намедни в крестный ход бомбы кидали, в иконы стреляли и женщин с детьми побили. Разрази меня Господь, коли ты не изменщик, который этакое бесчинство покрывает, да присягу Царю позабыл! – свирепо кричал схваченный Арсением лавочник. Отстранив князя, он побежал дальше, а за ним ринулась и остальная толпа.
У Арсения закружилась голова, и он прислонился к фонарному столбу. Его отец во главе шайки революционеров и под тенью красного помела идёт в тюрьму лично освобождать заведомых убийц и злодеев?!.. Невозможно!.. А между тем действительно произошло, кажется, что–то странное.
Первою сознательною мыслью его было спешить домой, узнать, что случилось и в безопасности ли Нина с детьми? Чуть не бегом направился князь к губернаторскому дому, силой пролагая себе дорогу и не обращая уже внимания на то, что происходило кругом.
Ему сразу бросились в глаза опрокинутая решетка, истоптанный сад и разбитые окна. Главный подъезд был заперт, но Арсений обошёл с переулка к маленькому подъезду. Стучать и звонить пришлось долго, пока, наконец, бледный и расстроенный Прокофий не открыл ему дверь.
– Правда ли, что отец ушёл в тюрьму с бунтовщиками? – сердито спросил Арсений.
– Да… да, – грустно ответил верный Прокофий и рассказал, что произошло. – Как его сиятельство изволили уйти, привалила новая шайка, орала тут и бросала каменьями, а затем увела с собой вице–губернатора и правителя канцелярии. В то же время, с другой стороны дома, разорвало бомбу, которая стену повредила. Прислуга же вся разбежалась, до одного человека.
– А где же Нина и дети? – перебил его встревоженный Арсений.
– Дети наверху с гувернантками, а княжна не изволила ещё возвращаться из склада.
– Ах, Боже мой! Надо бежать за сестрой, чтобы с ней не случилось какой–нибудь беды в этой суматохе!
– Извольте обождать, Арсений Георгиевич. У нас в доме что–то недоброе происходит. Василиса сказывала, что, как только князь ушли, немедля какой–то жид объявился к Зинаиде Моисеевне, и теперь они, значит, оба в спальной бесчинствуют, – взволнованно докладывал старик.
