— Ты прав,— сказал он спокойным голосом.— Нет надобности, чтобы все знали о моем полнейшем поражении. Пойдем.
Они молча вернулись в замок, но проходя зал, где находился буфет с прохладительными напитками, Рауль спросил бокал замороженного шампанского и выпил его залпом.
— Что ты делаешь? — сказал Рудольф, вырывая у него из рук бокал, который он хотел наполнить снова.— Ты так разгорячен, а пьешь ледяное вино.
Ничего не отвечая, Рауль пошел дальше. Когда он вошел в танцевальный зал, им овладело лихорадочное оживление. Никогда, быть может, он не был веселее, блестяще и с увлечением принимал участие в танцах. Чтобы заглушить внутренний огонь, пожиравший его, он глотал мороженое порцию за порцией и пил вино со льдом. К Валерии он не подходил и за ужином сел на противоположном конце стола.
— Он дивно красив,— говорила себе Валерия, глядя на лихорадочно горевшее лицо князя и сравнивая его со своим женихом,— но все же в его глазах нет такого огня, который покоряет, лаская, нет энергии, составляющей главную красоту мужчины. Нет, нет, Самуил, я остаюсь тебе верна! Пусть они презирают меня, эти гордые аристократы, ты один дашь мне счастье!
Когда на другой день Рудольф вошел к себе в уборную, то, к величайшему удивлению, увидел там старого камердинера Рауля. Слуга, взволнованный и бледный, по-видимому, ожидал его с нетерпением...
— Простите меня, граф, что я беспокою вас в такую пору,— сказал он почтительно,— но мне кажется, что князь Рауль очень болен. Вчера, ложась спать, он был чрезвычайно разгорячен, приказал открыть все окна и выпил в четверть часа целый графин холодной воды. Боясь, что князь заболеет, я не ложился спать и видел, что он всю ночь метался в постели, а к утру у него сделался сильный озноб, и я укрыл его одеялом. Теперь у него опять жар, и мне кажется, что он меня не узнает. Конечно, я могу ошибиться и потому пришел просить ваше сиятельство пожаловать взглянуть на положение князя. Может, надо будет доложить княгине.
Встревоженный Рудольф оделся наскоро и поспешил в комнату Рауля. Тот лежал с воспаленным лицом, полуоткрытыми глазами, бессознательным взглядом и тяжело дышал. Рудольф приложил руку и пощупал пульс.
— Велите,— обратился он к камердинеру,— послать скорей верхового за доктором: болезнь может быть опасной. Я пойду сказать жене, чтобы она предупредила княгиню, и тотчас вернусь.
— Боже мой! Какое несчастье,— горевал камердинер, служивший еще отцу Рауля, и бросился выполнять приказание.
Антуанетта еще одевалась и покраснела, когда вошел муж. Увидев его озабоченный вид, она встревожилась.
— Что случилось? Что с тобой?
— Самое скверное, что могло случиться. Рауль тяжко заболел. Вчера он простудился, очевидно, а вместе с полученным нравственным ударом это вызвало горячечное состояние; он весь горит, как уголь, и никого не узнает. Я уже послал за доктором, а ты поди предупреди княгиню, но осторожно, и обнадежь ее.
Слух о болезни молодого князя облетел замок, Когда прибывший врач нашел болезнь тяжелой, посторонние гости поспешили разъехаться. На княгиню жалко было смотреть. Мысль лишиться своего единственного сына сводила ее с ума, бледная, растерянно глядя на изменившееся лицо Рауля, она сидела неподвижно у его постели, безучастная ко всему окружающему. Один лишь раз произнесла несколько слов, и это было приказание послать за доктором Вальтером, старым, оставившим практику врачом, другом дома, в которого она верила. Рудольф и Антуанетта не отходили от больного, состояние которого заметно ухудшалось. В бреду он не переставал говорить о Валерии и о своем сопернике, которого хотел уничтожить во что бы то ни стало.
Доктор Вальтер приехал по просьбе княгини и поселился в замке. Он хорошо знал натуру Рауля и благодаря принятым мерам лихорадочное состояние стало уменьшаться, а на шестой день совсем прекратилось, но сменилось полнейшим упадком сил. Все вздохнули свободно. Однако на второй день после этой перемены доктор сказал с озабоченным видом:
— Считаю долгом предупредить вас, княгиня, что настоящее положение князя серьезнее, чем горячка и бред. Эта апатия и постепенный упадок сил должны, мне кажется, быть следствием сильного нравственного потрясения. Если нам не удастся достигнуть спасительной реакции, то дело может дурно кончиться.
В отчаянии княгиня рассказала доктору все подробности несчастной любви Рауля, которую она поощряла, не предполагая, что может существовать препятствие к их свадьбе.
— И вы думаете, доктор,— закончила она,— что если бы Валерия явилась у изголовья Рауля и объявила ему, что согласна быть его женой, это произвело бы спасительную реакцию?
— Не могу вам в этом ручаться, но это предположение имеет более всего шансов на успех.
— В таком случае, она сегодня же должна одеть обручальное кольцо. Нет такого препятствия, преодолеть которое я не нашла бы сил, чтобы спасти моего сына!
Княгиня решительно встала и, пройдя в свой кабинет, послала немедленно просить к себе графа.
Когда пришел граф, она усадила его рядом на диван и передала ему весь разговор с доктором.
— Объясните мне, наконец,— сказала она,— что заставило вас решиться на неравный брак Валерии, и постараемся придумать средство возвратить ей свободу.
— Разумеется, я не могу желать для дочери более блестящей партии, чем Рауль,— ответил граф, краснея.— Но то, что я должен вам рассказать, для меня так тяжело, что я предпочел бы пустить себе пулю в лоб, и на ужасный брак смотрю, как на божье наказание за свои увлечения. Пусть же и мое признание послужит мне наказанием!..
— Так ради денег мы принесем жертву, вы — будущность Валерии, а я — жизнь моего сына! — воскликнула княгиня, когда граф окончил свой рассказ.— Нет, нет, граф, в такую важную минуту отложим всякую щепетильность. Отец и мать должны думать только о своих детях. Я призову моего управляющего, и вы уговоритесь с ним относительно этого долга. Сегодня же надо уплатить наглому ростовщику и чтобы о нем не было более речи. Затем мы устроим это дело так, чтобы для вас не было ни затруднений, ни стеснений, как это делается всегда между порядочными людьми.
Глубоко тронутый, граф прижал к губам руку княгини.
— Я был бы безумным и неблагодарным против бога и вас, княгиня, если бы с признательностью не принял ваше предложение. Теперь надо позвать Рудольфа с женой, мы переговорим сперва с ними, а потом позовем Валерию.
Молодая чета не замедлила явиться, и граф с княгиней сообщили им о своем решении.
Рудольф страшно обрадовался, когда услышал в чем дело, но взглянул на жену и стал крутить усы.
— Дорогой папа, и вы, тетя,— сказала Антуанетта, краснея от волнения,— я думаю, что ваше решение не исполнимо. Самуилу дали слово, вот уже два месяца, как он жених Валерии и готовится принять христианство, поступить с ним, как вы хотите, значило бы обмануть его...
— Обмануть! — крикнул граф, вскакивая с дивана, красный от негодования и злости.— Ты позволяешь себе называть обманом, когда человек самым законным образом защищает себя от разбойника, который с ножом к горлу говорит вам, не «деньги или жизнь», что было бы простительно, а «честь или жизнь».
