Глухо вскрикнув, Самуил вскочил со стула, выпустив руку медиума.
Грифельная доска с грохотом упала на стол и фосфорическая рука стрелой вонзилась в грудь м-ра Элингтона, который стал корчиться и глухо стонать.
— Что вы делаете, Вельден,— воскликнул граф Хартиц.— Так не поступают в подобных сеансах, вы можете так убить медиума. Скорей садитесь и составляйте снова цепь.
Как скоро цепь была восстановлена, спавший медиум слабым голосом приказал одному из графов делать над ним пассы, пока он не проснется и не прекратит сеанс. Когда м-р Элингтон проснулся и общество перешло в залу, все заметили смертельную бледность Самуила и его расстроенный вид.
— Он получил какое-нибудь подавляющее доказательство,— шепнула баронесса Кирхберг своему зятю.
— Вы правы, маман. Я видел на доске буквы, которые принял за еврейские. Надо полагать, что доказательство было такое, что он убедился.
Но они ошибались. Самуил был убежден лишь в одном: что его страшная тайна каким-то образом стала известна «шарлатану», который будет его эксплуатировать и ценой золота заставит купить свое молчание. Фосфорические письма были лишь, по его мнению, прелюдией к шантажу, направленному, быть может, даже Мартой и Стефаном, которые не смогли действовать открыто и взяли себе в сообщники этого проходимца.
Он подошел к медиуму и прямо спросил его:
— Позвольте узнать, были ли вы в Нью-Йорке или в Вашингтоне?
— Был и там, и там,— флегматически ответил англичанин.
«Нет сомнений»,— подумал банкир и, многозначительно взглянув на своегб собеседника, присовокупил:
— Я всегда готов вас принять, м-р Элингтон, если вы имеете что-нибудь важное сообщить. Вы постоянно найдете меня дома от 9 до 11 часов.
Англичанин удивленно взглянул на него, но заметив мрачный, сердитый вид Самуила, поклонился в знак согласия.
Не желая оставаться на ужин, Самуил простился, сказав, что ему нездоровится. Барон Кирхберг проводил его до передней и с торжествующим видом спросил:
— Ну, что! Вы все сомневаетесь?
— Более, чем когда либо,—ответил Самуил с принужденной улыбкой,— но сознаюсь, я не мог заметить плутней ловкого шарлатана.
Вернувшись к себе, он отослал лакея, заперся и долго ходил взад и вперед по комнате, мучимый беспокойством. Мысль, что он был во власти негодяя и что каждую минуту истина могла обнаружиться, отняв у него жизнь и возможность мщения, доводила его почти до безумия. Наконец, утомленный этой внутренней борьбой, он бросился на постель и потушил свет, но не мог уснуть, и тревожные мысли разгоняли его сон. Самуил не знал, сколько времени находился в таком состоянии забытья, как вдруг раздались отчаянные удары в спинку его кровати. Удивленный, он стал прислушиваться. Это был совсем такой же звук, какой он слышал в комнате, где происходил сеанс. После короткого перерыва раздался стук, но уже в ногах кровати, затем в ночном столике. Что-то тяжелое упало на пол, цепочка и брелки банкира зазвенели, как будто чужая рука раскачивала их, играя, и почти в ту же минуту послышались тяжелые шаги в соседней комнате. Единственная дверь была заперта.
Самуил быстро поднялся с постели, и его бросило в пот. Первой его мыслью было, что к нему забрался вор и, думая, что он уже спит, начал его грабить. Он протянул руку к спичкам, но не мог найти коробку, а между тем хорошо помнил, что она была тут, так как ложась спать, брал ее, чтобы закурить сигару. Он недоумевал, но вдруг что-то легко легло ему на голову. Он быстро поднял руку и снял с головы спички. В сильном волнении зажег спичку и тогда заметил, что тяжелый подсвечник, стоявший около него, был перенесен на кресло к дверям. Он пошел взять его, зажег спичку и тщательно осмотрел спальню и кабинет. Везде было тихо и пусто. Покачав головой, взял пистолет из брюк, положил его на столик возле кровати и снова лег. Но едва снова водворились тишина и темнота, возобновился с удвоенной силой шум: от ударов в паркет подпрыгивала мебель, обои трещали и различные предметы с шумом переставлялись с места на место. Ужас охватил Самуила, несмотря на его храбрость, и когда тяжелые волочившиеся шаги ясно направились к его кровати, он дрожащей рукой схватил пистолет.
«Кто тут»,— хотел он крикнуть, но у него захватило дыхание, сердце его замерло. Холодная струя воздуха пахнула в лицо, и он ясно почувствовал чье-то тяжелое, свистящее дыхание. Легкое прикосновение чьей-то бороды к его щеке вывело его из оцепенения, он поднял пистолет и выстрелил. К его невыразимому удивлению не послышался ни крик, ни падение тяжелого тела, кругом опять было тихо. Дрожащими руками он дернул колокольчик и схватил спички. Свечка, вытащенная из подсвечника, лежала на ночном столике. Самуил встал, идя открывать дверь стучавшему лакею, и заметил, что все его вещи были разбросаны по всей комнате, а подсвечник был завязан в цепочке лампы, висевшей на потолке.
— Ах, Боже мой! Я думал, что вас убивают, г-н барон, когда услышал такой шум и выстрел сказал лакей, глядя с удивлением на расстроенное лицо Самуила и на беспорядок в комнате.
— Сюда, должно быть, забрался вор, я слышал как он подходил ко мне и даже коснулся меня своей бородой, когда наклонился, чтобы посмотреть, сплю ли я,— отвечал Самуил.
Вдвоем обошли они комнаты, но несмотря на весьма тщательный обзор, ничего не нашли.
— Вот чудо! Все перевернуто вверх дном, а вор исчез,— удивился лакей и вдруг воскликнул:
— Ах, г-н барон! Посмотрите, пуля попала в портрет вашего батюшки, пробила бороду и застряла должно быть в стене.
Самуил ничего не возразил. Ум его отказывался понимать, как пуля могла принять направление, диаметрально противоположное тому, в котором была выпущена. Он снова лег в постель и, велев лакею зажечь лампу на всю ночь, отпустил его. Он был крайне смущен и встревожен: здесь, в его доме, не могло уже быть никакой плутни. Ужели же действительно умершие могли заявить о своем присутствии? Он с содроганием вспомнил, что борода, коснувшаяся его, была пропитана сильным запахом духов, которые постоянно употреблял его отец.
В течение трех дней в квартире банкира совершались странные явления, не давая ему покоя даже днем. Не выдержав более, он написал барону Кирхбергу, умоляя его приехать к нему с мистером Элингтоном сегодня же вечером для сеанса, так как у него в доме происходит что-то необычайное. Барон отвечал, что, к крайнему сожалению, он не может привести медиума, так как тот уже приглашен в другое место, но что завтра они оба приедут к нему. Это ожидание было тяжелым испытанием нетерпения Самуила. Он считал часы и приготовил у себя в кабинете круглый стол, грифельную доску и листки бумаги, которые сам пометил и пронумеровал. В сотый раз, быть может, взглядывал он на часы, когда, наконец, приехали его дорогие гости. Самуил, не дав им даже отдохнуть, попросил скорее начать сеанс, а на расспросы барона ответил!
— Потом я все вам расскажу.
Они сели вокруг стола, составили цепи и, только началось движение, спросили, желает ли дух отвечать. Ответ был утвердительный.
