Наконец Хартатеф подошел к столу.
— Я ничего, кроме жизни и мщения, не могу дать Амону, — сказал он, проводя рукой по волосам.
— Этого достаточно. Садись сюда на скамейку, видно, твое здоровье подорвано. В нескольких словах я обрисую положение дел и передам тебе приказание великого жреца. Тебе известно, что наш фараон Хатасу, несмотря на то что Ра одарил ее разумом, оскорбляет богов в лице их служителей, поддаваясь нечистому влиянию. Строительство ее усыпальницы, противоречащей всем священным правилам, достойно порицания. Это оскорбление богам, жрецам и всему народу Египта. Она еще усугубила оскорбление тем, что доверила лечение Тутмеса II ничтожному человеку хетту Тиглату, вознесенному ею до вершины почестей. Теперь же она хотела бы продлить дни супруга, которого отталкивала и ненавидела со дня бракосочетания. Этот супруг был покорным орудием в ее руках и защитой от Тутмеса III, который имеет право на наследство. Фараон скоро умрет, дни его сочтены. Наша обязанность охранять права этого царского ребенка, который по дедушке, мужу старой Исиды, принадлежит к нашей касте и которого воспитывали как наследника. Но царица предвидела все это и сослала ребенка в Буто. Когда Тутмес приезжал в Фивы на праздник Нила, царица узнала его. Его стерегут так строго, что нет никакой возможности приблизиться к нему, он окружен глупыми рабами и невежественными чиновниками. Крепостью командует молодой родственник Сэмну, человек хитрый и бдительный, преданный душой и телом Хатасу. И ни один человек не может проникнуть к царевичу. Но умный и хитрый служитель может видеться с ним и передавать ему необходимые послания. И для этой роли мы выбрали тебя… Искусно переодетый, ты будешь помещен в качестве писца в храм Уазита в Буто. Никто не будет искать тебя среди служителей бога, а у Антефа никто тебя не знает. Не вызывая подозрения, ты будешь служить нашим послом и посредником у царевича.
— Я буду верно служить Тутмесу и не отступлю ни перед чем, что может погубить Хатасу, отнявшую у меня невесту и отдавшую мое золото сопернику, — сказал Хартатеф, причем лицо его исказилось непередаваемым выражением ненависти. — Скажи мне только, жрец Амона, когда и каким образом я должен уехать и что мне будет поручено передать царевичу?
— Отправляйся завтра вечером туда, где тебя видели. Там тебя будет ждать лодка с двумя мужчинами. Один из них, писец храма, скажет: «Аминь», — ты ответишь: «Уазит», — и последуешь за ним. Этот человек отведет тебя в надежное место, где ты выдержишь обряд очищения, необходимый, чтобы проникнуть в священное место. Затем ты отправишься в путь, снабженный всеми необходимыми инструкциями.
— Я буду готов и прикажу Сменкаре приготовить мне одежду.
— Кстати, ты уверен в ростовщике и в его жене? Можно на них рассчитывать, если им хорошо заплатят? — спросил Рансенеб, уже собравшись уходить.
— Я отвечаю за них.
— В таком случае, дай им понять, что они могут заработать солидную сумму, если будут служить Амону. Они должны ловко разузнать мнение народа о строительстве усыпальницы, о Сэмну, о положении маленького Тутмеса после смерти его брата. Они должны распространить слух, что царица презирает богов, пренебрегает советами жрецов и хочет отделаться от обоих братьев, чтобы царствовать одной. И должны следить за предприимчивыми людьми, чтобы в случае чего можно было поставить их во главе восстания.
— Все это будет исполнено.
Сделав прощальный жест рукой, жрец вышел…
* * *
Гибель всех надежд была ужасным ударом для Кениамуна. В первую минуту его гнев был так велик, что он жаждал кровавой мести. Чтобы хорошо все обдумать, он взял у Хатасу отпуск на несколько дней и уехал в свое небольшое имение, находившееся в окрестностях Фив. По мере того, как в тишине и одиночестве к нему возвращалось хладнокровие, он убедился, что бедный и зависимый от каждого, он должен был склонить голову и перенести оскорбление, если не хотел навлечь на себя репрессивные меры, которые могли его уничтожить. С тяжелым сердцем он решил покориться и вырвать из своего сердца любовь к Нейте, но все — таки поддерживать с ней дружеские отношения, которые могли быть ему полезны. Вернувшись к себе, он нашел богатые подарки, присланные Саргоном, несмотря на его отказ. Подавив в себе желание бросить все это в лицо высокомерному дарителю, он написал ему несколько благодарственных слов.
«Я принимаю твой великолепный подарок, — писал он, — в память о твоем расположении и в доказательство того, что ты простил мне дерзкие слова, вышедшие из моего оскорбленного сердца, но вовсе не как вознаграждение за женщину, которую я люблю и которую ты у меня отнял. По зрелом размышлении я понял, что такой бедный воин, как я, не может соперничать со знатным принцем и что ты имеешь больше прав на обладание Нейтой, которая как бы создана для того, чтобы украшать своей красотой дворец».
Относивший письмо гонец, к великому изумлению Кениамуна, вернулся с таким ответом: «Еще раз, Кениамун, я сознаюсь, что был неправ, похищая у тебя женщину, сердце которой, по твоему мнению, принадлежит тебе. Приходи ко мне. Мне крайне нужно поговорить с тобой».
Заинтригованный, Кениамун на следующее же утро отправился к Саргону, который принял его на своей любимой террасе. Со времени последнего их свидания хетт похудел и побледнел, глаза его лихорадочно блестели.
Он радушно встретил Кениамуна. Когда тот сел рядом на табурет слоновой кости и освежился кубком вина, Саргон сказал, устремляя на него глубокий и странный взгляд:
— Я хочу, Кениамун, сообщить тебе одну вещь, которая смягчит твое горе и успокоит ревность, возбуждаемую моим счастьем. Ты думаешь, что Нейта любит тебя, не правда ли?
— Да, она сама сказала мне это и обещала выйти за меня замуж в то самое утро, когда ты просил ее руки у Хатасу.
— О! Лицемерие женщин! Сами боги могут ли понять тебя? — сказал Саргон с отрывистым пронзительным смехом. — Позволь мне сообщить тебе, Кениамун, что ты ошибаешься. Вечером в день нашего обручения Нейта объявила мне, что она чувствует к тебе только дружбу и что для нее безразлично, за кого выходить замуж. «Ввиду того, — прибавила она, — что я люблю всеми силами души человека, которого никто никогда не узнает. Но вовсе не Кениамун мешает мне любить тебя, Саргон».
Кениамун открыл рот и онемел от изумления. Две мысли, как молнии, пронеслись в его уме: «Нейта не любит его, и Саргон, оскорбленный жених, поверяет мне это. Зачем?» И он имел основание удивляться. Мрачный и мстительный ассириец не поверял бы, конечно, своему сопернику перенесенное им оскорбление и презрение к своей любви, если бы страстное желание узнать, кого предпочла молодая девушка, не овладело его душой. Чтобы удовлетворить это желание, он нуждался в помощи Кениамуна. Молчаливый и недоверчивый, Саргон всегда, как мог, избегал общества египтян. Он чувствовал, что гордые победители его народа относятся к нему недружелюбно и пренебрежительно и что они уважают в пленнике, лишенном отечества, только протеже царицы. Эта сдержанность сделала его чуждым городской жизни. Даже о Нейте ему ничего не было известно, и он не знал, с кем девушка могла встречаться и кто мог ей понравиться.
