Глубокое молчание последовало за этой бурной выходкой. Жрецы обменялись беспокойными взглядами. Такое открытое объявление войны не входило в их намерения. Именно опасения, что великий жрец может увлечься, и заставило их избрать оратором Рансенеба. Но неудержимый фанатизм увлек старца. Свита царицы, казалось, окаменела, видя такую дерзость.
Хатасу молча выслушала дерзкие и оскорбительные слова жреца. На ее выразительном лице читались бурные чувства, сильно противоречившие наружному спокойствию. От последней угрозы она страшно побледнела, а затем покраснела. Рука ее нервно сжала голову леопарда, увенчивавшую ручку трона. Но этот гнев длился не больше секунды, потом лицо ее приняло гордое выражение, а в глазах вспыхнул тот странный и покоряющий огонь, который делал ее взгляд невыносимым и, казалось, давил на собеседника.
— Твои слова жестоки, жрец Амона, а угрозы плохо звучат в ушах фараона, — сказала она ясным металлическим голосом. — Минута выбрана дурно для попытки сломить мою волю. Я признаю ваше могущество, но не боюсь его. В Египте есть много храмов, жаждущих моей милости, и немало жрецов, которые служат богам и остаются в то же время моими верными слугами. Их — то я и призову, чтобы они проводили тело Тутмеса II к месту его упокоения. Что же касается непокорных голов, с угрозой подымающихся против того, кого они должны обожать, — у меня есть сила и право усмирить их. В подобной войне победа — вещь предрешенная. Но, — Хатасу наклонилась вперед, и ее пылающий взгляд пробежал по ряду жрецов, — я не хочу войны. Я признаю, что служители богов — поддержка трона, и первая готова почитать их и отдать им должное. Я хочу царствовать, опираясь на мощные плечи жрецов, но царствовать как безусловная повелительница народа, который я веду к победе и славе. Фараон, носящий двойную корону Верхнего и Нижнего Египта, требует от служителей богов, чтобы они подавали пример повиновения воле своего царя. Но я верю, что вы, как посредники воли бессмертных, можете очистить нечистое и освятить нечестивое, я прошу вашей поддержки. Освятите вашим благословением постройку, вами не одобряемую. Ваше благословение, исходящее от Озириса, снимет с нее всякую тень. Я соорудила усыпальницу из камня, но вы своим освящением сделаете ее вечной. Народ, смотрящий вашими глазами и чувствующий вашими чувствами, бросит свое недоверие. Он будет прославлять вас. Я же отблагодарю вас великолепными дарами, а богам принесу жертвы, достойные их и меня. Я жду вашего ответа.
Жрецы с удивлением переглянулись. Они не могли не любоваться хладнокровием и тонким умом этой женщины. Несмотря на свою гордость и властолюбие, она открывала им широкую возможность примирения, давая возможность почетного отступления там, где они уже слишком далеко зашли. В действительности жрецы боялись открытой борьбы с энергичной дочерью Тутмеса I, обожаемой простым народом. Признание же ею их могущества льстило их самолюбию.
— Твои слова справедливы, фараон, — ответил великий жрец. — В нашей власти сделать чистым нечистое. Твоя справедливая просьба приятна нашему сердцу и ушам богов. К тому же мы сознаем, какие громадные суммы и какой громадный труд вложены в гигантское сооружение, которое без нас останется ничем и которое народ не станет почитать, пока мы не освятим его. Итак, пусть твоя воля будет исполнена, царица. Мы проводим в твою усыпальницу тело твоего супруга, привлечем туда народ и низведем благословение богов. Взамен мы ждем твоего послушания и благоволения.
— И в этом и в другом вы можете быть уверены. Велики будут жертвы, которые я предложу богам, и велики будут дары, которые вы получите в наследство от моего царственного супруга. Надеюсь, что между нами никогда не возникнет никакого несогласия.
— Мы благодарим тебя зa это обещание, могущественная дочь Ра, — сказал великий жрец Амона. — Позволь мне надеяться, что ты не хранишь в своем сердце гнев за мои жестокие слова. Они были внушены мне верностью древним законам наших царей.
Царица улыбнулась.
— Я нисколько не сержусь на мудрого и благоразумного человека, видевшего день моего рождения. К тому же никакая обида не может достигнуть высоты трона. Я понимаю рвение, с которым вы защищали богов, это доказывает уважение к крови Ра, текущей в моих жилах. Как доказательство милости и дружбы, которыми я удостаиваю тебя, приблизься, достойный служитель Амона — Ра, с этого дня я не хочу, чтобы ты передо мною касался земли своим почетным лбом, я допускаю тебя к целованию ноги твоего фараона.
Ропот гордого самодовольства пронесся среди жрецов. Этот знак высшей милости, дарованный одному из них в такую минуту, подтверждал желание царицы жить в хороших отношениях с их могущественной кастой. Поэтому изгнанник в Буто должен запастись терпением. Никто не заметил, как по губам царицы быстро скользнуло выражение язвительной иронии и презрительной ненависти, в это время великий жрец Амона простерся и прижал губы к маленькой ножке Хатасу.
Вернувшись в свои апартаменты, Хатасу легла в постель и отослала всех, запретив ее беспокоить. Она чувствовала себя страшно утомленной.
В глубоком молчании прошло чуть больше четверти часа, как вдруг легкий шум заставил вздрогнуть царицу. Приподнявшись на локте, она увидела свою старуху — служанку. Та с боязливым взглядом ползла к ней на коленях.
— Что тебе нужно от меня, Ама? Неужели нельзя оставить меня в покое ни на минуту? — недовольно спросила Хатасу.
Старуха скрестила руки и сильно стукнула лбом об пол.
— Прости меня, моя царственная госпожа! Но благородный Сэмну с такой настойчивостью требует немедленно видеть тебя, что я осмелилась войти, несмотря на твой запрет.
— Сэмну? Хорошо, зажги лампу на этом столе и введи его, но только одного, — сказала царица, поднимаясь и проводя рукой по влажному лбу.
Через минуту вошел Сэмну. Он был так взволнован, что Хатасу вскрикнула:
— Говори, Сэмну! Тутмес убежал из Буто?
— Нет, царица. Новость, которую я приношу, болезненно поразит твое сердце, но она нисколько не грозит твоему могуществу. В Буто верные слуги стерегут царевича. Но здесь случилось непонятное дело: Саргон поразил кинжалом Нейту.
С глухим криком царица опустилась в кресло, но тут же вскочила, дрожа от гнева и сжав кулаки.
— Бедное дитя! Нейта убита! А! Несчастный, неблагодарный раб! Так он платит за мои благодеяния! Отдать его палачам. Прежде чем Ра выйдет из мрака, он должен перестать жить — такова моя воля!
Сэмну опустился на колени и поднял руку.
— Я знаю, фараон, что, ослушавшись тебя, я рискую своей головой, но я знаю также, что ты будешь проклинать меня, если я исполню твое приказание, не напомнив тебе, что не можешь мстить за ребенка Наромата, проливая кровь его брата. Этого брата он поручил твоему милосердию.
Царица закрыла лицо руками и, пошатнувшись, прислонилась к столу. Через минуту она подняла голову и протянула Сэмну руку.
— Встань, верный и смелый советник, и прими благодарность своей царицы. Ты вернул меня действительности. Ты прав, Саргон не должен умереть. Но что могло толкнуть его на преступление? Он, по — видимому, так любил Нейту? Бедное дитя! Жива ли она еще?
