Он умолк, задыхаясь.
— Ты с ума сошел! Как ты можешь считать это чистое и наивное дитя способным на такую низкую измену? — с гневом сказала царица.
— Прежде чем судить, царица, выслушай меня, — продолжал Саргон. И в двух словах он рассказал свою первую сцену с Нейтой, разговор с Кениамуном, и все, что произошло до дня свадьбы. — Убедившись, что она не любит ни меня, ни Кениамуна, — добавил он, — но какого — то таинственного незнакомца, я держался хладнокровно и наблюдал за ней. После твоего отъезда с брачного пира, царица, она исчезла. Удерживаемый гостями, я тщетно искал ее глазами. Ревность раздирала мое серце. Только когда весть о смерти фараона рассеяла гостей, она снова появилась с пылающим лицом, со сверкающим от радости взглядом. Под влиянием законной ревности я сказал ей, когда мы остались одни, что я не буду надоедать ей своей любовью, но буду охранять мою честь. Когда же она сообщила мне, что только что оставила объятия моего соперника, кровавое облако застлало мои глаза. Каким образом нож очутился в моей руке? Как я нанес удар изменнице? Этого я не знаю. Я признаю себя виновным в том, что поднял на нее руку, но какой мужчина на моем месте поступил бы иначе? Этот поступок был порывом отчаяния разбитого сердца. Я любил, как безумный, эту женщину, которой случай дал сходство с Нароматом. За одну ее улыбку я пожертвовал бы жизнью. Я убил ее, и сам теперь желаю только смерти. Но если ты справедлива, властительница Египта, ты извинишь меня. Если ты когда — нибудь любила, — а говорят, Хатасу, ты всей душой любила человека моего народа, такого же несчастного пленника, как и я, — ты должна понять мои чувства и…
Удивленная царица слушала его с возрастающим волнением. От последних слов Саргона она смертельно побледнела и зажала ему рот рукой.
— Молчи, безумец. Если ты дорожишь жизнью, никогда не повторяй того, что ты сейчас сказал. Я понимаю тебя и не осуждаю бурную кровь, омрачившую твой рассудок и направившую твою руку. Но повторяю, я не верю в виновность Нейты. Раздраженная и неблагоразумная, как дитя, она сказала это только для того, чтобы рассердить тебя. Возможно, что она любит другого, но никогда она не принадлежала ему. Я в этом уверена, и будущее подтвердит это. Впрочем, боги избавили тебя от совершения убийства. Нейта жива и выздоровеет, как меня уверяют. Итак, не терзайся. Но так как я убеждена, что ее жизнь всегда будет в твоих руках в опасности, я прикажу жрецам расторгнуть ваш брак. Я отниму у тебя Нейту и отдам ее тому, кого она любит. Став свободным, ты можешь избрать себе другую.
Саргон дико вскрикнул и схватился руками за голову.
— Прикажи прежде казнить меня, так как, пока я жив, я не буду стараться убить ее и не уступлю ее другому. Но умоляю тебя, Хатасу, оставь ее мне. Клянусь тебе самым священным для меня — памятью Наромата, — я никогда больше не посягну на ее жизнь. Адские часы, которые я провел здесь, образумили меня. Как бы виновна она ни была, как бы ни ужасна была ее измена, — оставь ее мне! Я не причиню ей никакого вреда, ведь без нее я не могу жить.
Он упал на колени и с умоляющим видом протянул руки к царице. В странном волнении Хатасу облокотилась на стул. Снова прошлое восстало в ее памяти: Саргон лицом совсем не похож на брата, но тембр голоса тот же. От сильного возбуждения в его глазах появилось что — то пылкое и чарующее, напоминающее героя, которого она любила.
Настоящее, стоявший на коленях принц, удручавшие ее заботы — все исчезло. Она видела только уединенный зал полусгоревшего дворца, где ее торжествующий брат учредил свою резиденцию, и красивого, гордого молодого мужчину, еще бледного от ран. Он тоже стоял перед ней на коленях и говорил ей со смешанным выражением ненависти и страсти:
— Прикажи меня убить, Хатасу, за мою дерзость. Я, пленник, обесчещенный, побежденный, я люблю тебя, гордую дочь победителя, уничтожившего мой народ. Или из жалости дай мне оружие, чтобы я мог избавиться от жизни и от этой роковой любви.
Глубоко вздохнув, царица провела рукой по влажному лбу:
— Встань, несчастный безумец! Мне жаль тебя. Я сделаю все, что в моей власти, чтобы возвратить тебе счастье и вернуть тебе сердце Нейты. Но прежде всего нужно спасти твою голову. Ты знаешь закон, он наказывает смертью всякого чужеземца, убившего египтянина. А ты — ты посягнул на жизнь благородной девушки, своей супруги! Впрочем, я постараюсь исправить твое безумие.
Сделав прощальный знак рукой, она вышла. Оставшись один, Саргон в изнеможении опустился на стул и уронил голову на руки.
— Это правда. По законам страны, я осужден на смерть, если она не спасет меня, — прошептал он. — О, Нейта! До чего ты довела меня, до чего довела меня любовь к тебе? Но что за странная тайна связывает эту гордую царицу с тобой, так похожей на Наромата? О! — он хлопнул себя по лбу, — наконец — то я догадался: постоянное покровительство Хатасу нашему народу, усыпальница, построенная по образцу наших дворцов, и эта странная сцена, когда Наромат, умирая, заставил ее поклясться, что она будет покровительствовать мне, и когда Сэмну увел меня, несмотря на мои слезы! Да, теперь я понимаю: Нейта ее дочь.
Оставив Саргона, царица позвала Сэмну и передала странное объяснение принца. Затем она спросила своего верного советника, как лучше поступить, чтобы спасти несчастного молодого человека от последствий его преступного безумия.
Сэмну с серьезным видом покачал головой.
— Это нелегко сделать, моя царственная госпожа. Тебе известен закон. Если весть об этом происшествии распространится, что очень вероятно, Саргона арестуют. Тогда тебе уже нельзя будет остановить ход правосудия, не возбуждая недовольства, чего в настоящую минуту лучше избежать. По моему мнению, принца надо спрятать и держать вдали, пока молва об этом деле не уляжется. Благородная Нейта, если она поправится, может простить своего супруга и умолять о милости. Тогда все устроится само собой.
— Так займись же этим делом, мой верный Сэмну. Я одобряю твой совет. Что же касается меня, я вернусь во дворец и отдохну немного. Когда я проснусь, ты сообщишь мне о результате твоих хлопот.
Возвратясь во дворец, царица легла и тут же заснула, изнемогая от усталости. Она проснулась довольно поздно. Первый ее взгляд упал на старую служанку, которая, присев в ногах кровати, сторожила каждое ее движение.
— Что ты делаешь, Ама? Что — нибудь случилось?
— Нет, нет, могущественная дочь Ра. Только благородный Сэмну уже несколько часов ожидает в приемной. Он горит нетерпением увидеть солнце Египта и согреться лучами его милости.
— Отчего ты меня не разбудила? — спросила, быстро вставая, царица. — Скорее помоги мне одеться.
— Я этого не сделала, так как ты велела тебя не будить, — ответила старуха. — Ты была так утомлена. Право, было бы уже чересчур, если бы фараон не мог отдохнуть, когда последний водонос спит сколько хочет.
Царица улыбнулась. Старая Ама ходила за ней со дня ее рождения и качала ее на коленях. Она берегла ее как зеницу ока, а потому и пользовалась большими привилегиями и могла говорить то, что никто не осмелился бы сказать.
