Я только что зажгла свечу и поставила на окно. Крошечная путеводная звездочка поможет вам найти дорогу домой».
«Милая Пруденс.
Среди шума, толкотни и безумия пытаюсь представить вас в тайном домике… мою прекрасную принцессу в башне. И путеводную звезду в окне.
На войне приходится делать всякое. Надеялся, что со временем станет легче. Жаль, что так и случилось. Опасаюсь за свою душу. Столько дурного успел натворить, и столько еще впереди, Пру. Если не надеяться на прощение свыше, то как же можно просить прощения у вас?..»
«Дорогой Кристофер.
Любовь прощает все на свете, незачем даже просить.
После того как вы написали о созвездии Арго, я начала с интересом читать о звездах. В нашем доме множество книг по астрономии, поскольку этой наукой увлеченно занимался отец. Аристотель писал, что звезды состоят из иной материи, отличной от четырех земных элементов. Он называл эту материю квинтэссенцией и считал, что из нее же созданы человеческие души. Из этого следует, что дух находится в родстве со звездами. Возможно, эта точка зрения не слишком научна, однако мне нравится верить, что в каждом из нас присутствует капелька звездного света.
Мысли о вас давно превратились в мое личное созвездие. Как бы далеко вы ни находились, милый друг, все равно не окажетесь дальше этих неподвижных звезд в душе».
«Дорогая Пру.
Готовимся к долгой осаде. Трудно сказать, когда удастся написать в следующий раз. Это не последнее письмо, просто придется немного подождать. Не сомневайтесь: когда-нибудь я непременно к вам вернусь.
До тех пор, пока не смогу заключить вас в объятия, эти истрепанные, обветшалые листочки останутся единственным способом общения. Как бледно, робко слова передают любовь! Слова никогда не смогут стать достойными вас, не смогут отразить все, что вы для меня значите.
И все же… я люблю вас. Клянусь светом звезд: не покину землю до той минуты, пока не произнесу эти слова, глядя вам в лицо».
В лесной чаше, сидя на толстом стволе поваленного дуба, Беатрикс перечитывала письмо снова и снова. Она даже не заметила, что плачет, и лишь прохладный ветерок на мокрых щеках подсказал вытереть слезы и взять себя в руки.
Он написал тридцатого июня, даже не подозревая, что в тот самый день написала и она. Разве это случайное совпадение? Нет, знак свыше!
Столь глубокую тоску, такое бездонное ощущение потери она испытывала только после смерти родителей. Сейчас горе, конечно, было иным, но несло уже знакомую безнадежную пустоту.
Что же она наделала?
Беатрикс Хатауэй, которая шагала по жизни с безупречной честностью, совершила грубый, непростительный обман. Ужасно, но правда лишь окончательно испортит положение. Если Кристофер Фелан обнаружит, что она писала под чужим именем, презрению не будет конца. А если ничего не узнает, она так и останется для него странной девушкой, место которой в конюшне, а не в гостиной. И больше ничего.
«Не сомневайтесь: когда-нибудь я непременно к вам вернусь».
Эти слова относились только к Беатрикс, хотя и адресованы были Пруденс.
— Люблю тебя, — прошептала она, и слезы потекли ручьем.
Как и когда закралось в душу непрошеное чувство? Боже милостивый, она же едва помнила, как выглядит Кристофер Фелан, и все же сердце разрывалось от любви. Хуже всего то, что его признания скорее всего рождены трудностями войны. Человек, способный раскрыть душу в удивительных письмах и покорить сердце искренностью, мог бесследно исчезнуть через несколько дней после возвращения домой.
Фальшивая ситуация не сулила ничего хорошего. Оставалось одно: положить решительный конец обману. Невозможно продолжать притворство и выдавать себя за Пруденс. Нечестно по отношению к обоим, а особенно по отношению к Кристоферу.
Беатрикс медленно побрела домой. Едва войдя в Рамзи-Хаус, встретила Амелию — та вела на прогулку маленького сына Рая.
— А-а, вот и ты! — радостно воскликнула сестра. — Не хочешь ли пойти вместе с нами в конюшню? Рай собирается покататься на своем пони.
— Нет, спасибо. — Улыбка далась с трудом, да и выглядела неестественно, словно приколотая к лицу булавками. Каждый из членов большой семьи стремился включить младшую сестру в собственную жизнь. В этом отношении все проявляли необыкновенную щедрость. И все-таки Беатрикс чувствовала себя безнадежно одинокой, заброшенной, никому не нужной, словно старая незамужняя тетушка. А еще — эксцентричной, чудной и плохо приспособленной к жизни, подобно тем животным, которых собирала и выхаживала.
Мысли внезапно метнулись в сторону, напоминая о джентльменах, встреченных на танцах, ужинах и званых вечерах. Она никогда не испытывала недостатка в мужском внимании. Что, если пришла пора поощрить кого-нибудь из претендентов? Просто выбрать достойного кандидата и разрубить узел? Может быть, собственная жизнь оправдает и скрасит брак с нелюбимым человеком?
Нет, скорее всего возникнет новая форма несчастья.
Пальцы нащупали в кармане письмо Кристофера Фелана. Прикосновение к плотной гладкой бумаге отозвалось в глубине существа горячей, томительной волной.
— В последнее время ты как-то подозрительно тиха. — Голубые глаза Амелии опасно сосредоточились на лице. — Выглядишь так, словно только что плакала. Что-то тебя тревожит, дорогая?
Беатрикс неловко пожала плечами:
— Расстраиваюсь из-за болезни мистера Фелана. Одри говорит, что ему стало хуже.
— О! — Амелия сочувственно покачала головой. — Чем же помочь? Может быть, собрать корзинку? Сливовый бренди, бланманже… отнесешь?
— Конечно. Непременно схожу после ленча.
Поднявшись в свою комнату, Беатрикс села за стол и достала письмо. Надо написать в последний раз — что-нибудь отвлеченное, прощальное, способное поставить точку. Это гораздо лучше, чем продолжать обман.
Она аккуратно сняла с чернильницы колпачок, опустила перо и на мгновение задумалась.
«Дорогой Кристофер.
Как бы ни ценила я вашу дружбу, было бы опрометчивой поспешностью делать скороспелые выводы, пока вы так далеко. Искренне желаю удачи, здоровья и благополучия, но полагаю, что упоминание о чувствах лучше отложить до вашего возвращения. Больше того, было бы разумно вообще прекратить переписку…»
С каждым новым предложением пальцы слушались все хуже. Несмотря на усилия, перо норовило выскочить, а скопившиеся в глазах слезы угрожали наставить клякс.
— Что за ерунда! — сердито воскликнула Беатрикс.
Строчки давались с болью. Горло сжалось так, что стало трудно дышать.
Она решила, что, прежде чем закончить мучительное, полное притворства послание, надо написать то короткое письмо, которое действительно хотелось отправить, и тут же его уничтожить.
