— Как только твой отец, царствие ему небесное, терпел
жену! Ангельский характер был у Павла. Поезжай, Ваня, к ней. Честно говоря, я
не слишком хорошо поняла, в чем суть дела. Вроде Николетта потеряла документы
или ее ограбили. Да, еще у нее кончились продукты, велено купить по дороге.
Я покорно пошел на выход. Маменька постоянно утверждает, что
начисто лишена аппетита. Однако харчи в ее холодильнике исчезают с завидной
скоростью. Я забиваю рефрижератор Николетты раз в неделю, это не считая
покупок, которые делаю для ее постоянных журфиксов и суаре.
[3]
Чувствуя себя разбитым после бессонной ночи, я подрулил к
супермаркету и, взяв проволочную тележку, двинулся вдоль рядов…
Покупая провиант для маменьки, следует учитывать, что все,
включая хлеб, обязательно должно быть зарубежного производства. Бесполезно
втолковывать Николетте, что наш шоколад намного вкусней турецкого, черкизовская
колбаса лучше датской, а вологодское масло свежее и восхитительнее финского.
Нет! Маменька, увидав коробки, банки и упаковки с надписью
«Сделано в России», мигом капризно выпятит нижнюю губку и заноет:
— Опять приволок несъедобное! Боже, я вынуждена на
старости лет питаться гнилью за копейки. Как ужасно быть бедной, никому не
нужной вдовой, умирающей от рака желудка. Да, недолго мне осталось, скоро
освобожу тебя.
Поэтому я каждый раз зря трачу лишние деньги. Импортные
набитые консервантами яства намного дороже наших нормальных продуктов. Один раз
я расшалился и провел эксперимент. Взял пустую коробку из-под противного
датского печенья, сделанного на машинном масле в прошлом веке, и насыпал туда
наше, восхитительно свежее, производства фабрики «Большевик».
Постанывая от наслаждения, Николетта за один час смела
полкило жирного курабье и потом долго восхищалась его нежным вкусом. Стоит ли
говорить, что маменька даже не взглянула бы на печенюшки, будь они в родной
упаковке.
Забив каталку доверху, я допинал ее до кассы и принялся
вываливать покупки на резиновую ленту. Хорошенькая девочка, кокетливо сверкнув
ярко накрашенными глазками, выпрямилась, одернула на груди форменный халатик и
прочирикала:
— Мужчина, вы зря взяли это масло и йогурты. Они совсем
не вкусные, да и дорогие слишком. Лучше берите наши, они в три раза дешевле и
живые. Ну сами посудите, что такое надо насовать в молочные продукты, чтобы они
по году не тухли. Гляньте на упаковку, там сплошные буквы «Е» с номерами.
Я продолжал выкладывать отобранное. Отчего я вызываю у
большинства женщин мгновенное желание руководить мной? Пигалица за кассой тоже
не упустила момента, хотя ей в торговом училище небось объясняли, что клиент
всегда прав.
— И колбаса эта мертвая, — вещала девица, — у
вас, наверное, жены нет, подсказать некому, хотите, помогу?
— Слышь, ты, Барби недоделанная, — рявкнул стоящий
сзади меня парень, — если где увидишь живую колбасу, свистни, прибегу
посмотреть. А сейчас заканчивай к мужику клеиться, работай, блин, скорей. У
него своего бабья без тебя хватает! Небось уж заучили до отключки.
Я с благодарностью глянул на своего защитника. Девчонка
фыркнула и принялась выбивать чеки. Итог составил шесть тысяч двести пятьдесят
рублей.
— А послушались бы меня, — вновь не утерпела
кассирша, — обошлись бы половинной суммой.
Ничего не ответив, я пошел к машине.
Получив продукты, Николетта принялась потрошить пакеты,
восклицая:
— Фу! Йогурты молочные! Надо было брать сливочные. А
почему пудинг ванильный? Я же ем только шоколадный. И копченая колбаса не
«Брауншвейгская»! Вава, я не перевариваю «Докторскую»! Ужасно! И где манго?
— Они были зелеными, — попытался отбиться я.
— А это что? — взвизгнула Николетта.
— Туалетная бумага.
— Польская, однослойная! Омерзительно, — затопала
ногами маменька, — как тебе пришло в голову, что я повешу в туалете рулон
ядовито-розового цвета?
На мой взгляд, цвет сортирной бумаги не имеет значения. Я
попытался довести эту простую мысль до маменьки, но она взлетела вверх на струе
злобы.
— Вава! У меня в санузле бежевые стены и напольная
плитка цвета спелой хурмы. Понимаешь, что из этого следует?
— Честно говоря, не очень, — признался я.
— Бумага туда годится либо белая, либо палевая, но
никак не розовая.
— Виноват, исправлюсь, — кивнул я.
С Николеттой лучше соглашаться, так вы избежите шумного
скандала. Она продолжала ворошить пакеты, высказывая недовольство: куриные яйца
мелкие и противные, пачка масла кривая, селедка не в том соусе, помидоры не
имеют буро-красного оттенка, семга, наоборот, слишком яркая, ей следует быть
розовой, оливковое масло не той фирмы, хлеб пахнет тряпкой, а сыр не вызывает
любви.
Последнее замечание повергло меня в ступор. На мой взгляд,
«Эдам» не следует обожать, его просто едят, режут на ломтики и кладут на хлеб.
— Вот она, тяжелая жизнь нищенки, вынужденной экономить
на питании, — подвела итог маменька и тут же принялась раздавать указания
своей домработнице Нюше:
— Икру поставь на холод, миноги положи вниз, клубнику
оставь на столе. Господи, как тяжело! Все приходится делать самой.
Нюша челноком сновала по просторной кухне, подгоняемая
криками:
— Не туда! Заверни в фольгу! Осторожно, сейчас
разобьешь! Так я и знала! Косорукое чудовище!
Наконец маман перевела дух, Нюша, шмыгая носом, вытирала
желтоватую лужицу от разбитого яйца.
Я воспользовался возникшей тишиной и спросил:
— Что случилось? Ты потеряла документы?
Маменька повернула ко мне стриженную в салоне «Жак Блер»
голову. Лучше вам не знать, во что мне обходится каждый ее поход в это парикмахерское
капище.
— В отличие от очень многих людей, — язвительно
заявила маменька, — я никогда ничего не теряю.
— Но Нора сказала мне…
— Она не поняла!
— Так что случилось?
— Сейчас сядем в гостиной, и расскажу. Ты что, не
слышишь, старая идиотка? Немедленно ответь!
Последние фразы относились к Нюше, которая стояла возле
подпрыгивающего от негодования телефонного аппарата с раскрытым ртом.
