Глафира родила Сережу поздно, в тридцать пять лет. В кофре
лежало много ее одежды, по которой было видно, как менялась мода: пара пышных
бальных платьев, потом крепдешиновые вещи начала сороковых… Увлекшись
живописью, Глафира часто писала портреты, наряжая натурщицу в одежду прошлых
лет. Но себя, на том самом, «кровавом» полотне, она изобразила в старинном
платье, жемчужно-сером, с воланами, доставшемся ей от матери. Когда-то именно в
нем матушка Глафиры была представлена ко двору. Ванда Львовна развесила наряды
на вешалки, чтобы проветрить, и сразу поняла, что Соня говорила правду. Все
костюмы были слежавшимися, они имели характерный запах белья, которое годами не
вынимается из сундуков. Серое же платье, оказавшееся на самом верху, выглядело
свежим. И еще от него исходил запах мужского одеколона «Шипр». Не так давно
Сергей начал бриться, и отец подарил ему первый парфюм. Впрочем, особого выбора
у мужчин в то время не было: «Шипр», «Тройной», «Гигиенический» и «Полет». Петр
Фадеевич приобрел сыну «Шипр», сам он вообще не пользовался кельнской водой.
Ванда Львовна прозрела. Память стала услужливо подсовывать
детали. В свое время, сразу после смерти Варвары, она нашла у Сережи под
тумбочкой кисточку, испачканную красной краской. На вопрос: «Это откуда?» —
мальчик спокойно ответил: «Лисочка потеряла, вечно все разбрасывает».
Дрожащими руками Ванда Львовна разгладила платье. Вот оно
что! Сергей, как всегда, затаил обиду и отомстил мачехе! Пугал ее, нарядившись
Глафирой, рисовал на портрете пятно. Варвара не была сумасшедшей, психически
неуравновешенной ее сделали горы таблеток, которые запихивал в супругу
обеспокоенный Петр Фадеевич. Психотропные средства не следует принимать
здоровым людям, тем более это было вредно делать в начале пятидесятых годов,
когда фармакология еще была невысокого уровня. Сергей планомерно довел мачеху
до самоубийства.
Потом в голову Ванде Львовне пришла такая страшная мысль,
что она чуть не упала в обморок. Господи, вдруг Варвара не сама воткнула
ножницы себе в шею? Такой дикий способ ухода из жизни избрала Глафира, но
она-то была настоящей сумасшедшей! Вдруг Варвару сгубила чужая рука?
У Ванды Львовны задрожали ноги. Стараясь казаться, как
всегда, приветливой, она проработала у Петра Фадеевича еще месяц, а потом
уволилась под предлогом плохого здоровья. Кузьминский не хотел отпускать Ванду,
но она, договорившись с приятельницей-медсестрой, легла к ней в больницу.
Пришлось Петру Фадеевичу вновь звать уволенную за болтливость Степаниду. В
пятидесятых годах было очень трудно найти домработницу, молодые женщины
предпочитали идти работать на производство, там можно было выбиться в люди,
получить квартиру, путевку в дом отдыха, найти мужа.
— Я точно знаю, — уверяла Ванда Львовна, —
Сережа убил мачеху, и Соню он пугал. Так-то вот! Ну и чем не «Кентервильское привидение»?..
А дальше с ним вообще анекдот вышел.
— Вы о чем? — насторожился я.
Ванда усмехнулась:
— Бог шельму метит! Степанида в соседней квартире жила,
вместе с дочерьми Ритой и Анечкой. Уж как девочкам Сергей нравился! Они вокруг
него вьюном вились! Только Петр Фадеевич все делал, чтобы сын глаз на них не
положил, не желал родниться с кухаркиными детьми! Впрочем, Сереже они тоже
нравились, в особенности Маргарита, она ему по возрасту тогда подходила, Анечка
была намного младше! Ну как? Годится такая история для книги? Между прочим, я
каждый день работаю, уже сорок страниц написала!
Поболтав с Вандой Львовной еще около получаса, я поехал к
Норе. Меня одолевали тяжелые мысли. Значит, Нора, вместе с ее пресловутой
женской интуицией, абсолютно права, разгадка всего происходящего в доме Сергея
Петровича лежит в его прошлом. Вот почему он убрал Риту и Анну, наверное,
сестры знали о том, что он убил Варвару, и начали его шантажировать. Насколько
я помню, дела об убийствах не имеют срока давности, привлечь Сергея Петровича к
ответственности можно и сейчас.
Значит, он избрал прежний план действий, бродил по дому,
переодетый Глафирой. Бедная дурочка, горничная Катя, небось испугалась до
потери пульса… Зачем он убил эту девушку? Где найти улики?
Внезапно я сообразил: платье. То самое, шелковое, серое. Я
держал его в руках, и мне одежда не показалась старинной, но, право слово, я
плохо разбираюсь в дамских нарядах. Однако знаю точно: наука криминалистика
пошла далеко вперед. Если принести платье в лабораторию, эксперт быстро
определит, кто надевал его в последний раз. Человек может очень аккуратно
носить одежду, но он всегда оставляет на ней следы: частицы кожи, волоски,
капельки пота. Этого вполне достаточно, чтобы сделать выводы. Значит, надо
отыскать платье и вручить его специалистам!
Элеонора, выслушав мой рассказ, пришла к тому же мнению.
— Обязательно отрой тряпку и привези ко мне, —
велела она.
— Я уже один раз доставлял его сюда, а вы приказали
опять засунуть платье в корзину к Валерию, — не преминул заметить я.
— Тогда были другие обстоятельства, — рявкнула
Нора. — Рысью к Кузьминскому и ищи наряд.
— Полночь пробило. — Я попытался опустить ее на
землю.
— И что? — обозлилась хозяйка. — Самое время
по кладовкам шарить!
— Платье забрал Кузьминский, — напомнил я.
— Не выбросил же он его, — парировала Нора, —
и, думается, не у себя повесил. В доме есть общая гардеробная?
Я растерялся:
— Не знаю.
— Так поищи, причем сразу, как явишься в
коттедж, — железным тоном вымолвила Нора.
Когда я подкатил к особняку, во всех окнах плескалась
темнота. Аккуратно втиснув машину в гараж для гостей, я прошел в дом и
удостоверился, что все крепко спят. Для этого мне пришлось нагло открывать
чужие спальни и заглядывать внутрь. Сначала я испугался, увидав пустую кровать
Клары, но потом обнаружил ее в мансарде у Беллы. Лариса Викторовна тоже
путешествовала в стране Морфея, спал и Валерий. У него на тумбочке мерцал
ночник.
Я прошел на кухню, с наслаждением выпил крепко заваренный
чай и задумался. При каждом покое имеется гардеробная. Но, думается, Нора
права. Вряд ли Сергей Петрович повесил платье среди своих костюмов. Наверное,
по многим причинам ему не хотелось иметь его рядом. Может, в доме есть еще и
общий «склад» вещей?
Проведя в особняке Кузьминского довольно долгое время, я ни
разу не заглянул в хозяйственные помещения. Мне не было нужды изучать кладовки,
я слишком хорошо воспитан для того, чтобы в отсутствие хозяина рыться в его
вещах. Но ремесло детектива порой требует отнюдь не светского поведения…
