Когда мы вместе с Романом появились в столовой, это произвело маленький фурор. Даже охранники несколько раз появлялись у дверей, желая увериться, что это и в самом деле я. Все были довольны, кроме помрачневшего Вадима. Он бы с большим удовольствием бросил пару розочек на мой гроб, чем сидеть рядом со мной за одним столом.
Я снова ела с аппетитом, впрочем, стараясь сдерживаться – всерьез боялась осложнений после стольких дней голодания. Внезапно мне в голову пришла простая, но очень неприятная мысль, – а какое же сегодня число? За столом я не стала портить Роману настроение, тем более, что он вел себя очень странно.
Неверные, нескоординированные движения, странный смех без всякого повода, крайнее благодушие были так на него не похожи, что я решила, что он выпил. Но когда? Мы же всё время были вместе?
После завтрака меня с собой позвал Лев Павлович. Притворив дверь своей комнаты, он спросил:
– Как вы себя чувствуете?
– Вашими молитвами неплохо. – Тут в коридоре послышалось громкое пение Романа, довольно музыкально исполнявшего старинный романс «Гори, гори, моя звезда», и я удивленно взглянула на дверь. – Что это с ним?
– Он пьян от счастья. Так бывает, знаете ли. Вы наконец-то здоровы, вот он и радуется. Вам не нравится его пение?
Пел Пронин хорошо, душевно, почти не фальшивя, даже в такт попадал, и я не стала кривить душой:
– Нравится. Но вот только как быть с врачебной тайной?
Лев Павлович не стал притворяться, что не понимает, о чем идет речь. Выпятив губы тонкой трубочкой, неодобрительно пропыхтел:
– Что поделаешь, если ваш поклонник был так испуган, что не хотел оставлять вас ни на мгновенье.
– Но при нем не стоило выспрашивать у меня мои семейные тайны.
Виновато разведя руками, врач признался:
– Да я и не выспрашивал. Интимные вопросы задавал Пронин. Я ведь не мог внезапно прервать сеанс, это же опасно. Поэтому и терпел. Выставить его я тоже не мог – в конце концов, это он меня пригласил и оплачивал, смею вас заверить, отнюдь не дешевые мои услуги. Но теперь вы в относительном порядке, и я желаю вам одного – никогда не доводите себя до подобного состояния.
Я прямо ему сказала:
– Вот когда меня выпустят из железобетонных объятий Пронина, тогда ничего подобного, конечно, происходить не будет.
Испугавшись, что сейчас я начну просить его о помощи, Лев Павлович принялся неловко прощаться:
– А сейчас я хотел бы откланяться. Будьте здоровы и счастливы.
Поняв, что никакой помощи мне от него не дождаться, я попрощалась с ним и пошла к дверям. Хотела уже выйти, как он вдруг заметил:
– Это, конечно, не мое дело, но с вашим мужем, Георгием, кажется? – Я подтвердила правильность имени кивком головы, и он чуть растеряно продолжил, не зная, стоит ли мне это сообщать: – С ним всё не так просто. Вы уверены, что он вас не любил, но у меня из ваших воспоминаний сложилось совершенно противоположное впечатление. Так что вам стоит с ним поговорить откровенно.
Он замолчал, давая понять, что разговор закончен, и я, недоумевая, вышла в коридор. О чем мне говорить с Георгием?
Даже если и считать, что мы с ним квиты в смысле вояжей налево, у меня всё равно нет никакой надежды на восстановление наших отношений. То, что между нами было когда-то, никогда не вернуть. Всё изгажено и испоганено. Жаль, но никому не дано войти дважды в одну и ту же реку.
По коридору мимо комнаты, где мы уединились со Львом Павловичем, на страже разгуливал Роман, что для меня никакой неожиданности не представляло. Было бы странно, если б его поблизости не было. Вот тогда бы я решила, что действительно что-то случилось.
Решив быть поумнее и сделать вид, что смирилась и решила остаться, я весело спросила:
– Ну что, поехали кататься?
Он тотчас согласился и мы пошли переодеваться. Взяв снегоход, Роман усадил меня позади и поехал по наезженной трассе, нигде не сворачивая на неторный снег. Скорость была невелика – сорок километров далеко не ралли. Я спросила, почему он едет так медленно, и Пронин ответил:
– Потому что со мной ты.
Приятно, что он делает для моей безопасности всё, что может, но я бы не отказалась от более острых ощущений. Сказала ему об этом, и, как и следовало ожидать, он со мной не согласился. Мы еще с часок в темпе адажио побороздили окрестности и вернулись в дом целыми и невредимыми.
Время уже подходило к обеду, и я внезапно вспомнила, что хотела узнать еще за завтраком:
– Так какое же сегодня число?
Пугливо на меня взглянув, как сделавший в неположенном месте лужу щенок, Роман ответил:
– Завтра восьмое марта.
Это меня здорово подсекло, но скандалить я не стала.
– Мне нужно срочно позвонить детям!
Он с готовностью согласился и тут же вытащил из кармана свой мобильник.
– Но я не помню их номера телефонов.
Роман меня успокоил:
– Они заведены в память, просто выбери «Артем» или «Антон».
Я не ожидала, что мой любовник будет перезваниваться с моими детьми, и уточнила, не думая, что он это делал:
– Ты что, звонил мальчишкам?
Ответ был потрясающим.
– Ну да, мы с ними немного поболтали.
Мне это показалось очень странным.
– О чем?
– Ну не о твоей болезни, если ты так подумала. Я спросил, как у них дела, вот и всё.
Голос у него был как у малолетнего проказника, и я ему не поверила.
– Ну, и как у них дела?
– Всё хорошо.
Внезапно у меня мелькнула неприятная догадка, и я спросила его в лоб:
– Что ты им предлагал?
Помявшись, он стыдливо признался:
– Хотел купить им нормальные квартиры. Они же мне практически пасынки, неудобно, что живут в общаге.
У меня похолодело на сердце. Какое искушение! Конечно, Артем с Антоном умные парни, но отказаться от такого соблазна? Нет, всё-таки, каков тип – подбирается ко мне через детей.
Мое потемневшее лицо удручило Пронина и он успокоил меня с недовольным смешком.
– Не волнуйся, они отказались. У вас вся семейка такая. Слишком благородная.
Он выдал себя так, что я вполне могла спросить его, не выдавая свои источники информации:
– И сколько ты предлагал за меня Георгию?
Отпираться он не стал, сразу признавшись:
– Закончил сотней миллионов баксов. Всё, что у меня было в то время в свободном доступе.
Я даже пошатнулась. Ну и дорого же я стою, если Роман готов выложить такие деньги, чтобы избавиться от соперника, а Георгий ни за какие коврижки отдавать меня не желает. Мне вполне можно было гордиться собой, и я невольно захихикала.
