В нижней части города было не три улицы, а целых шесть, но я
моментально нашел Вацлавскую и нужный мне дом. Вспомнив разговор Анны Ивановны
и Надежды Петровны, я решил прикинуться не слишком обеспеченным курортником, который
надумал сэкономить на гостинице и теперь ищет комнатенку в частном секторе.
Я жал на звонок, но за дверью из крашеного пластика не
раздавалось ни звука. Похоже, Светланы нет дома. В глубоком разочаровании я
оперся плечом о створку, не зная, как поступить дальше, но тут дверь подалась и
стало понятно, что она не заперта.
Ничего удивительного в данном факте не было. Я очень хорошо
помню времена, когда москвичи запирали квартиры лишь перед сном да уходя на
работу. В те далекие годы мы не знали железных дверей, жили, как говорится,
нараспашку, не боясь лихих людей. Сейчас же, наверное, в столице не сыскать ни
одного беспечного человека, а вот в Ковальске, похоже, такие еще сохранились.
– Светлана, – воскликнул я, – не бойтесь!
Меня направила к вам Таня из Замковой лазни. Говорит, вы комнату сдаете.
В ответ тишина. Я вошел в квартиру, которую правильнее было
назвать норой. Крохотная, едва ли ни метровая прихожая плавно перетекала в
кухню. Оттуда я прошел в комнату площадью, наверное, метров пятнадцать. Она
оказалась забита мебелью: стенка, стол, стулья, диван, два кресла, газетница.
Повсюду валялись разбросанные вещи – Света не утруждала себя уборкой.
Поняв, что хозяйки нигде нет, я пошел назад и заглянул в
ванную, где уместились только душевая кабинка и унитаз. Раковины не было. Руки
и лицо полагалось мыть под струей, бившей с потолка. Из-под плотно закрытой
шторки душевой кабинки растекалось пятно, цветом напоминавшее сок раздавленной
вишни. Не задумываясь, я дернул занавеску душа. Из груди вырвался вопль.
На бежево-желтом пластике сидела Светлана. Я сразу узнал ее
красивые темные волосы. Руки девушки были в крови, а широко открытые глаза
смотрели в одну точку. Светлана была мертва. Я испугался еще больше.
– Что там опять стряслось? – раздался с лестницы
ворчливый голос. – Никакого покоя нет, говорила же, не пускай молодую.
Я почти лишился чувств. Вот это влип так влип! Один, в чужой
стране, в незнакомом городе стою возле еще не остывшего трупа. Интересно,
сколько дают в Чехии за убийство?
– Что произошло? – спросил другой голос.
– Да эта девочка, ну, такая противная, – ответила
первая женщина, – помнишь, мы у нее скидку в Замковой лазне выпрашивали!
– А как же, – зачастил другой голос, – мы еще
обрадовались, что она тоже москвичка, а нахалка заявила: «Мне без разницы,
откуда вы, скидки не я даю, а хозяин!»
– Во-во! Слышала крик?
– Ну?
– Это она опять со своим хахалем поругалась! Надо пойти
и сказать ей, чтобы вела себя прилично!
– Не, – ответила вторая собеседница, – без
меня отправляйся: день на дворе, может орать свободно.
Голоса стали удаляться и в конце концов исчезли. Взяв себя в
руки, я вышел из санузла, вновь попал в комнатенку, обследовал ее и понял, что
тут нет никаких следов присутствия мужчины. В шкафу висели лишь разноцветные
девичьи вещи. Если господин Стриженов и впрямь жил здесь, то возможны два
варианта развития событий: либо Светлана выставила обнаглевшего любовника вон,
либо он, взбеленившись по какой-то причине, напал на Зайкину, убил ее, а потом,
осознав ужас произошедшего, убежал. И если последнее предположение верно, то я
могу возвратиться в Москву. Михаилу Юрьевичу сейчас не до пари, по условиям
которого он не имел права покидать Ковальск. Скорее всего, Стриженов бросился
прочь из городка, спасая собственную шкуру. Во всем мире за убийство полагается
если не смертная казнь, то длительный, часто пожизненный, тюремный срок. Сами
понимаете, тут не до игр в прятки. Хотя, может, Михаил, как и я, наткнулся на
труп Светланы случайно и скрылся? Между прочим, и правильно поступил. С какой
стати я стою здесь, словно окаменевшая жена Лота?
Очень осторожно я выглянул наружу и с облегчением заметил,
что путь свободен. Лестничная клетка была пуста.
На мягких, словно ватных ногах я вышел на улицу и
припустился к остановке. И снова редкие прохожие смотрели мне вслед.
Добравшись до остановки, я сел на пустую скамейку, позвонил
Норе и ввел ее в курс дела.
– Хорошо, – коротко ответила она, – сейчас я
кое-чего обдумаю и соединюсь с тобой.
Я сунул мобильный в карман, но он зазвонил снова, на проводе
была Николетта.
– Что за безобразие? – затараторила она. –
Вава! Ты где?
– Пошел прогуляться.
– Немедленно вернись в гостиницу! Мы хотим обедать!
– Спускайтесь в ресторан, у нас все оплачено.
– Ни за что! – взвизгнула маменька.
– Но почему?
– Мы уже там побывали! Отвратительно! Чтобы через пару
минут ты был тут! Понял?
Голос Николетты стал на тон ниже и зазвучал, словно орган в
католическом соборе. Похоже, маменька не на шутку обозлилась. Вполне вероятно,
что на месте отеля я обнаружу груду развалин. Милым подруженькам, Николетте и
Коке, ничего не стоит разнести «Неаполь» на части.
С огромным трудом поймав такси, я добрался до верхнего
города, дошел от стоянки машин до отеля и порадовался, что в нем целы все
стекла. Николетту и Коку я обнаружил сидящими в холле, а обслуживающий персонал
«Неаполя» в невероятном ажиотаже носился по коридору.
– Ужасную зеленую вазу из моего номера немедленно
убрать, – шипела Кока.
– Но почему? – по-русски пискнула одна из
горничных.
Кока бросила на нее убийственный взгляд:
– Зеленый цвет бледнит.
Тут Николетта, понявшая, что Кока, как всегда, перетягивает
одеяло на себя, начала свою партию:
– Смените постельное белье!
– Оно совершенно чистое, – попыталась
сопротивляться Ирина, продолжавшая дежурить на ресепшн, – номер тщательно
убрали перед вашим приездом. «Неаполь» – пятизвездочный отель и дорожит своей
репутацией!
– Смените белье! Оно грубое!
– Простыня и пододеяльник льняные, высшего качества.
– Я сплю только на шелке!
– Но где же его взять? – попыталась воззвать к
разуму Николетты Ирина. – У нас все комплекты из льна особой, так
называемой сатиновой обработки. Кстати, когда к нам приезжала Марго, она ни
одного плохого слова не сказала про белье.
– Это кто такая? – навострила уши маменька.
