– Там еще про желудочные кровотечения есть, –
завел было я.
– Хватит! – взвизгнула маменька. – Немедленно
прекрати!
Я отложил листок. Вовсе не собирался устраивать тут
избу-читальню. Николетта сама попросила меня озвучить текст, а теперь
недовольна.
Маменьку понесло по кочкам.
– Значит, – зашипела она, – приняв
замечательную таблетку, приобретенную Ваней, я получу язву в желудке,
потолстею, меня будет без конца тошнить.
– Причем во сне, – уточнила Кока, – там много
сказано про сонливость. А укладываться в кровать тебе придется в памперсах,
вспомни про диарею с диспепсией!
Маменька сначала открыла рот, потом закрыла, снова
попыталась что-то сказать, но Кока опередила подружку:
– Еще тебе придется отказаться от посещения суаре,
потому что будешь бесконтрольно испускать газы. Хотя, может, тебе завести
ручного скунса и водить его на золотой цепочке? Пукнешь и воскликнешь: «Ах, это
мой дружочек воздух испортил, вот проказник». Очень мило получится, введешь
новую моду, вся Москва станет по гостиным со зверушками-пердушками таскаться!
Эстер прикрыла лицо развернутым меню. Она не издала ни
звука, но, увидав, как у нее трясутся плечи, я понял, что Эстер погибает от
хохота.
Николетта посинела:
– Вава! Вот оно что! Ты задумал меня убить!
– Дорогая, – вновь вмешалась Кока, – ты
несправедлива к Ване. Замысли он избавиться от тебя навсегда, подсыпал бы в
кефир отраву. Нет, ты будешь жить, но с поносом, толстая, в памперсах…
– Вава! – взвизгнула Николетта. – Немедленно
возвращайся, брось провизору в лицо коробку с этой пакостью и купи нормальный
цитрамон, ясно?
Я двинулся к аптеке и тут же услышал трель сотового.
– Вава, – зачастила Николетта, – надеюсь, ты
хорошо понял? Простой цитрамон. Запомнил? Ци-тра-мон!
– Да, – покорно ответил я и отсоединился.
Но не тут-то было, аппарат вновь затрезвонил.
– Слушаю, – безнадежно сказал я, – весь
внимание.
– Ци-тра-мон! – принялась барабанить по ушным
перепонкам Николетта. – Ци-тра-мон! Запиши на бумажке! Не анальгин, не
гутталакс, не имодиум, не еще что-нибудь! Понял? Ци-тра-мон!
– Так точно, – ответил я, сунул мобильник в карман
и через секунду выудил его оттуда снова.
– Не гутталакс, не имодиум, ясно? Не гутталакс, не
имодиум, – бубнила Николетта, – а совсем другое!
Я толкнул дверь в аптеку и очутился перед прилавком.
– Забыли что-то купить? – улыбнулась фармацевт.
– Да, – ответил я, – пожалуйста, гутталакс и
имодиум.
– Это все?
Я напрягся. Безумная Николетта перепутала все в моем мозгу.
Вроде она хотела еще какой препарат…
И тут сотовый начал подавать признаки жизни. Я нажал на зеленую
кнопочку и быстро сказал:
– Имодиум и гутталакс купил. Что еще требуется?
В ответ раздался смех Норы.
– Однако у вас там все сильно запущено, если
понадобились одновременно капли от поноса и таблетки от запора. Кока и
Николетта долечились уже до крайней стадии?
– Простите, я думал, звонит Николетта.
– Нет, это я, – хмыкнула Нора, – понимаю, что
ты жаждал пообщаться с матушкой, но, увы, придется иметь дело со мной. Ты
можешь внимательно слушать, или дамочки мельтешат перед глазами?
– Нет, я один в аптеке.
– Так выйди на свежий воздух и запоминай, – велела
Нора.
Я взял протянутый провизоршей пакетик, выбрался на улицу,
сел на скамеечку около фонтана и сказал:
– Слушаю.
– Значит, так. Стриженов Михаил Юрьевич, актер, имеет
высшее образование, прописан в Москве, в однокомнатной квартире. В театре не
востребован, в кино не снимается. Жил тем, что ходил по квартирам поздравлять
детей с днем рождения.
– Не понял, – удивился я, – как он узнавал,
что у кого-то праздник?
– Ваня, – с укоризной сказала Нора, – похоже,
длительное общение с Кокой и Николеттой сильно затуманило твой мозг. Стриженов
подрабатывал в фирме, где родители делали заказ, а в нужное время к чаду
прибывали Чебурашка, крокодил Гена, Красная Шапочка, Микки-Маус… в общем, кого
пожелают, того и пришлют. И что интересно, на фирме Стриженова вспоминают с
большим уважением, очень хвалят, говорят, что страшно талантлив, легко
перевоплощается. Желаете Бабу Ягу? Без проблем. Хотите веселого медвежонка? Еще
лучше. Михаила в организации любили, считали хорошим сотрудником, платили по
максимуму.
Оставалось лишь удивляться, каким образом Нора за столь
короткий срок ухитрилась нарыть такое количество информации. Она даже
побеседовала с одним из хозяев фирмы, и тот сказал:
– Ей-богу, не понимаю, отчего Михаил не сделал
блестящую карьеру на актерском поприще. Он потрясающе талантлив. Наверное, не
судьба. Хотя Стриженов еще достаточно молод, вполне вероятно, что взлет ждет
его во второй половине жизни.
Но в любой бочке меда обязательно присутствует хоть капля
дегтя. Михаил Стриженов постоянно болел, поэтому мог работать редко, не чаще
двух-трех раз в месяц. Зато каждый его выезд превращался в шоу, восхищенные
родители потом звонили с благодарностью на фирму и рекомендовали ее всем своим
знакомым. Поэтому Стриженову прощали частые болячки. Когда Михаил решил
уволиться, его уговаривали остаться чуть ли не всем коллективом, обещали
повышение зарплаты, но Стриженов только вздыхал:
– Спасибо, ребята, самому неохота расставаться с вами,
но так уж получилось.
– А почему он вдруг надумал бросить такое замечательное
место? – удивился я.
Нора хмыкнула:
– Догадайся с трех раз, по какой причине мужики
совершают глупости? Михаил женился, и его супруге категорически не понравилось,
что муженек зарабатывает на жизнь, прикидываясь Красной Шапочкой. Девица в
ультимативной форме велела Мише: «Уходи в театр», и тот подчинился.
– Но это же идиотизм! – воскликнул я. – Разве
можно во всем слушаться женщину!
Нора издала странный звук, похожий на сдавленный кашель.
