– Главное, честно трудиться, вы же не воруете,
приносите людям радость.
Мадлен схватила меня за руку.
– А ты прикольный! Жена есть?
– Да, да, – быстро закивал я, – и вообще, у
меня со здоровьем нелады, женщины уже не волнуют. Лучше вернемся к
«Милосердию». Увы, сто тысяч вам никто не даст. Такие суммы хозяйка не
жертвует, и потом, она помогает лишь тем, кто нуждается отчаянно, достиг, так
сказать, крайней степени нищеты. Штаб-квартира благотворительной организации
размещается в Москве, туда приходят письма. Я же выезжаю на место и изучаю
обстановку. Хозяйка не терпит обмана, а люди порой врут, желая получить задаром
солидную сумму денег. Вот сейчас мне велено проверить состояние дел… э-э… Ирины
Леонидовны, проживающей по Египетской улице, в доме восемь. Она сообщила, будто
умирает с голоду, имеет сына-инвалида. У хозяйки просто слезы текли во время
чтения письма. Но я увидел сейчас очень хороший особняк. Обычно я хожу по
соседям и добываю информацию. Но, думаю, вы можете мне много рассказать об этой
особе, естественно, я заплачу.
Глаза Мадлен заблестели.
– Не верьте, она богатая, только на что живет, не знаю.
Ладно, давайте по порядку. Записывать будете?
Я выложил на стол диктофон.
– Вас не смутит сей аппарат?
– Пусть будет, – хмыкнула Мадлен. – Скажу
правду, брехать не стану, я честная, коли платишь – работаю для тебя.
Египетская улица всегда была населена русскими. В свое время
тут был военный городок и в домах проживали семьи офицеров. Потом, после
перестройки, наши войска почти в полном составе покинули Чехию. Мадлен не
знает, остались ли еще где-либо российские военные, но в Гжеве их давно нет.
Когда началась прокладка автобана, в их бывших домах поселились сугубо мирные
люди, выходцы из бывших советских республик, нанявшиеся в Чехию в качестве
строителей дороги. Жилищные условия оставляли желать лучшего: квартиры
неудобные, с маленькими кухнями, в которых почему-то не было окон. К тому же
строителей впихнули в коммуналки, дав на семью с двумя детьми по одной
комнатушке.
– Чего орете? – сердился местный
управляющий. – Небось у себя дома в бараках кантуетесь, в сортир на двор
бегаете, а тут вам и кухня, и санузел, и паркет. В тесноте, да не в обиде, не
на всю жизнь приехали, на пару лет всего, потом отвалите отсюда с деньгами,
купите хоромы.
Ну и куда было несчастным деваться? Пришлось селиться там,
где велят. В результате украинцы и молдаване, которых тут звали «русские»,
оказались в одинаковых условиях. Те, кто приехал вместе с родней, получили кучу
хлопот. Детей не брали в чешскую школу, жены сидели без работы и от скуки
ссорились друг с другом. Масла в огонь подлил владелец местных злачных мест. В
Гжеве он держал казино, стрип-бар и нелегальный публичный дом, замаскированный
под центр нетрадиционной медицины. На работу к себе брал все тех же «русских».
Мадлен, чей отец работал асфальтоукладчиком, а мать просто просиживала у
телика, сначала приехала к родным погостить, а потом осталась и устроилась
стриптизершей. Хозяин «точек разврата» легко обходил закон и добывал для своих
девочек визы, дающие право работать. Получала девушка намного больше отца,
вызывая зависть родственников, что, однако, совершенно не мешало им брать у
Мадлен деньги. Но она была единственной, кто принадлежал, так сказать, к двум
лагерям, «строительному» и «развлекательному», остальное население Египетской
улицы делилось на две неравные части. Большую составляли строители, меньшую
путаны и другие деятели «шоу-бизнеса». Причем, работяги ненавидели проституток,
«труд» которых оплачивался не в пример лучше, чем их собственный. Иногда на
Египетской даже вспыхивали драки, и вообще, для описания страстей, которые тут
кипели, не хватает Шекспира.
Но жила на Египетской женщина, которая никогда не принимала
участия ни в каких скандалах и сварах – Ирина Леонидовна Вондрачкова. Когда
первые рабочие явились в Гжев, Вондрачкова уже здесь обитала, причем, в
собственном доме. Как она оказалась в военном городке, никто из вновь
появившихся не знал. А вот почему не уехала на родину, было понятно. У
Вондрачковой имелся сын, Боря, который страдал детским церебральным параличом.
Он с большим трудом передвигался, почти не владел руками и походил на идиота.
Разговаривать Боря практически не умел, соображал с огромным трудом.
А на окраине Гжева в двух шагах от Египетской улицы
находится специализированное учреждение, куда из многих стран Европы привозят
таких людей, как Боря. Конечно, полностью излечить несчастных от последствий
паралича нельзя, но облегчить их жизнь можно. В этой клинике добились
потрясающих результатов. Вот Ирина Леонидовна поэтому и жила в Гжеве. Утром она
отвозила Борю на лечение, вечером забирала домой. Остальное время сидела в
запертом доме, стараясь лишний раз не высовывать носа на улицу.
Каких только небылиц не рассказывали про Вондрачкову местные
кумушки. Одни утверждали, что она жена генерала, который ухитрился во время
вывода войск из Гжева украсть безумное количество оружия и продать в одну из
африканских стран. Отсюда, мол, у Ирины Леонидовны хороший дом и средства на
безбедное существование. Другие с пеной у рта отстаивали другую версию. Нет,
Ирина вышла замуж за чеха, поэтому имеет фамилию Вондрачкова, и родила от него
дебила. Чех богат, он не захотел растить такого сына, как Боря, развелся с
Ириной, купил ей дом и дает денег, чтобы она не качала права.
В общем, много всяких глупостей мололи досужие языки, одно
было понятно всем: Ирина Леонидовна нормально обеспечена. Она не слишком
богата, судя по ее скромной одежде, но денег ей на еду и оплату клиники
хватает.
Ирина Леонидовна не общалась ни с кем из окружающих, она
вежливо здоровалась со всеми, но и только. К ней никто не ходил в гости,
изредка в ворота дома вкатывался черный автомобиль с тонированными окнами. Кто
сидел внутри, мужчина или женщина, не было видно. Одни предполагали, что Ирину
навещает генерал, другие – что чех привез очередную мзду, но правды не знал
никто. Совершенно случайно она открылась Мадлен несколько месяцев назад.
В тот день девушке на редкость не повезло. Обычно она
выходит к шесту четыре раза за ночь, постоянно меняя наряды, но вот обувь у нее
одна и та же. Мало кто знает, что босоножки стриптизерки, совершенно открытые,
на высоком каблуке и толстой платформе, стоят очень и очень дорого. Обувь для
девушки, вертящейся вокруг шеста, самое главное дело. С платьем проще: оно
должно блестеть, переливаться в свете прожекторов и легко сниматься. А вот
туфли! Их невозможно купить в обычном магазине, приходится обращаться в
специализированные точки, а иногда даже шить на заказ. Это очень дорогое
удовольствие, поэтому у девушек при обилии сценических нарядов редко имеется
больше двух пар обуви.
Вот и Мадлен обзавелась только ярко-красными босоножками.
Товарки предупреждали ее:
