Я вздохнул и рассказал все. К концу повествования Семен
совсем помрачнел и сказал:
— Лады, двигай к хозяйке. Коли понадобишься, позвоним.
— А вы мне свой телефон не оставите?
— Зачем?
— Ну, мало ли, все-таки коллеги…
— Коллега, блин, — покачал головой Семен и,
порывшись в кармане, вытащил прямоугольник белой бумаги, слишком тонкой для
визитки, на которой было напечатано: «Телятевский Семен Михайлович, телефон…»
— Какая у вас фамилия…
— Уж не хуже, чем твоя, — рявкнул Сеня.
— Нет, конечно, ваша княжеская.
Семен рассмеялся:
— Это вряд ли, все мои родичи из деревни, я один в
городе осел. Небось телят растили, отсюда Телятевские и пошли.
— Насколько я помню, был такой Телятевский Андрей
Андреевич, князь, боярин и воевода. Летом тысяча шестьсот шестого года он примкнул
к восстанию Ивана Болотникова, потому что был обижен на царя. И в тысяча
шестьсот седьмом году наголо разгромил войска самодержца под Веневом, Калугой и
Тулой. Но потом ему не повезло, и, когда восставшие сдали Тулу, Телятевский
попал в плен. Дальнейшая его судьба покрыта мраком. Но, думаю, жизнь Андрея
Андреевича закончилась либо в остроге, либо на плахе. По тем временам
ослушникам без долгих церемоний рубили головы. Телятевский — редкая фамилия.
Скорей всего, вы его потомок.
Сеня вытаращил глаза:
— Первый раз про такого слышу! Ты откуда знаешь-то?
Я улыбнулся:
— Хотел писать книгу, даже название придумал —
«Энциклопедия русских фамилий», собрал много материалов по архивам, у меня дома
полно интересных бумаг, но потом жизнь заставила другим заниматься.
— Ловко, — покачал головой Сеня, — зря ты в
детективы полез, похоже, не твое это занятие.
Я опять улыбнулся:
— У меня в вашей конторе лучший друг работает, майор
Воронов Максим Иванович, не встречались, случайно? Он в отпуске сейчас, вот в
такое неудобное время дали. Скоро приедет.
— А нам всегда погулять выпадает тогда, когда никому
другому не надо, — протянул Семен, — в каком отделении твой Воронов?
— Вроде на Петровке.
— Ясненько, — крякнул Семен, — нет, не
виделись, я в районе пашу, так сказать, простая ломовая лошадь.
Устав, словно борзая, носившаяся весь день за зайцами, я
приехал домой, рассказал Элеоноре о всех произошедших за день событиях и рухнул
на диван. Филимон устроился на моих ногах. В квартире установилась тишина, было
еще не поздно, часы показывали только десять, но сон подкрался и закрыл веки.
Вообще говоря, следовало встать, раздеться, принять душ, но сил не было. Я
начал потихоньку убывать в страну Морфея.
Внезапно до слуха донеслось тихое всхлипывание, потом оно
стало громче и таким отчаянным, что я вынырнул из сладкого болота дремоты.
Филимон, очевидно, тоже обратил внимание на звуки, потому что сел и замолотил
лапами в воздухе.
— Не нервничай, — велел я, вышел в коридор и
постучался в соседнюю дверь.
— Нельзя! — крикнула Миранда.
Но я уже толкнул створку. Девочка стояла сгорбившись у окна,
на голове у нее был тюрбан из полотенца.
— Что случилось, милая? Ты плачешь?
— Ни фига подобного, — шмыгнула носом девочка.
— Но я слышал!
— Это по телику передавали!
— В этой комнате нет телевизора.
— Значит, по радио, — нашлась Миранда.
Я подошел ближе, увидел совершенно красные глаза, серьгу,
торчащую из распухшего носа, и решил успокоить ребенка:
— Скучаешь о маме? Успокойся, дорогая, она скоро
вернется.
— На фига мне Настька сдалась, — окрысилась
Миранда, — с чего о ней плакать? Да ее никогда нет!
— Тогда скажи, что случилось, знаешь, если поделиться с
другим своим горем, станет легче.
Миранда прищурилась:
— Смеяться не станешь?
— Нет, конечно, — успокоил я ее и сел в кресло,
приготовившись услышать рассказ о первой несчастной любви.
— Тогда смотри, — хмуро сказала Миранда и сдернула
полотенце.
Я обомлел. Коротенькие волосы девочки были ядовито-зеленого
цвета, столь пронзительного, что у меня защипало в глазах. Подобного цвета в
природе не существует. Ни молодая листва, ни лягушка, ни хвоя ели… Нечто
кислотное, отвратительное, вульгарное…
— Ну и как? — осведомилась Миранда.
— Немного смело, — ответил я, — весьма
необычный тон.
— Думаешь, я такая дура, что собралась ходить как
взбесившаяся жаба? — надулась Миранда.
Человеку, который проколол ноздри и засунул туда «гвоздик»,
в голову могут прийти всякие мысли, и потом, кожа жабы ничто по сравнению с
«пейзажем» на голове Миранды.
— Хотела стать блондинкой, — горестно пояснила глупышка.
Я протянул руку к яркой коробочке, лежащей на столе.
— Ты это средство употребляла? Можно посмотреть?
— Смотри, — разрешила Миранда.
Я прочитал инструкцию.
— Раньше когда-нибудь пользовалась краской?
— Да с семи лет! — воскликнула модница. — Все
время! Уже была рыжей, брюнеткой, русой…
— В этом твоя основная ошибка!
— Ой, только не заводись, — отмахнулась
безобразница, — не надо читать мне лекции…
— Я и не собирался. Просто смотри, вот тут маленькими буковками
написано: «Ни в коем случае не употреблять на окрашенные прежде волосы».
— Дай, — выхватила коробочку Миранда. — Ну,
блин! Еще мельче написать не могли. Идиоты! Делать-то что? Меня завтра в школе
со свету сживут!
— Хочешь, поеду с тобой и поговорю с классной
руководительницей, попрошу не ругать и не ставить двойку по поведению.
Секунду девочка смотрела на меня широко распахнутыми
глазами, потом звонко рассмеялась:
— Ваня! Ты когда в школу ходил?
— Давно, — дипломатично ответил я.
