— Не переживайте, это обычная ситуация, в моем деле
тоже подобное случается, я сам иногда сильно цену занижаю, если вижу, что
клиент ничего не соображает, это бизнес: не обманешь — не получишь прибыли.
Наверное, сотрудница фирмы в доле с немецким коллекционером.
— Это как? — не понял простоватый Дюкин.
— Элементарно, — усмехнулся ушлый антиквар, —
небось получит от фрица процент за ваши железки.
Как только прилетел в Москву, Мирон Сергеевич побежал в
«Злату» и набросился на Алену с криком:
— Воровка!
Шергина спокойно выслушала его, потом показала подписанный
им контракт:
— Видите, тут написано: «Фирма не несет ответственности
за совершенные сделки».
— Обманщица! — гремел Дюкин.
Алена покраснела:
— Вам не стыдно? Я так для вас постаралась! Извините,
но с коллекционером вы договаривались сами!
Мирон Сергеевич пригрозил Алене и уехал. Дома он стал
выплескивать свой гнев на жену, но та неожиданно оказалась на противоположной
стороне.
— Знаешь, Мирон, — возразила верная
супруга, — девочка права, а ты поступил некрасиво.
— Это почему еще?! — взвился супруг.
— Ну посуди сам! Валялись бы эти знак с медалью никому
не нужные, — пояснила жена, — а так ты и за границей побывал, и
подарков привез, и деньги получил. И потом, ну отчего ты поверил тому парню?
Может, он вовсе никакой не антиквар, а просто увидел, какой ты довольный, и
решил настроение тебе испортить. Встречаются такие люди, хлебом не корми, дай
ближнему в душу наплевать! Ну не могут старый значок и медаль такие деньги
стоить!
Мирон Сергеевич призадумался, а потом понял, что
рассудительная супруга права. Дюкин умеет признавать свои ошибки, поэтому
позвонил Шергиной и сказал:
— Вы это, того, уж не сердитесь. Сдуру налетел, не подумавши.
— Ничего, Мирон Сергеевич, — миролюбиво ответила
Алена, — с кем не бывает. Давайте еще один тур подберу, если хотите.
Дюкин обрадовался, что девушка не держит на него зла.
— Ну спасибо, может, когда и соберусь.
Одним словом, они расстались друзьями.
— Значит, вы не хотите подавать на Шергину жалобу,
наказывать ее? — Я решил поставить точку в разговоре.
— Нет, — покачал головой Мирон Сергеевич, —
она-то все хорошо сделала. Это я, дурак, поверил парню в самолете, ну и
распсиховался. Вашей Алене, наоборот, благодарность объявить надо, ну когда еще
мне в Германии побывать бы удалось?
Я вышел на улицу, с наслаждением закурил и стал звонить
последнему из списка обиженных, Колпакову Олегу Анатольевичу.
— Да, — раздался сиплый голос.
— Позовите, пожалуйста, Олега Анатольевича, —
попросил я.
В трубке воцарилось молчание, было слышно только легкое
потрескиванье, шорох и далекую музыку.
— Алло, — повторил я, — Олега Анатольевича
можно?
— Кто его спрашивает? — прохрипел невидимый
собеседник.
— С работы, — соврал я, похоже, дядька в глубоком
запое и плохо соображает, что к чему.
— Насчет работы можно и со мной поговорить, —
очевидно, не понял меня пьяница.
— С вами — это с кем?
— Мы вместе снимаем вам свадьбу, день рождения или
похороны?
— Я попал в фотоателье?
— Ну вроде.
— Олег Анатольевич тут работает? Его можно пригласить к
аппарату?
— Тьфу, пропасть, — разозлился мужик, — на
фига тебе Олег? Я тоже отлично щелкаю, между прочим, лучше его, на конкурсах
побеждал! Приезжай, сделаю все в лучшем виде.
— А Олег Анатольевич будет в салоне?
Алкоголик помолчал немного и заявил:
— Ага, все тебе будет, ехай скорей.
— Давайте адрес, — попросил я.
Глава 16
Я всю жизнь провел в Москве, более того, родился в столице,
там же появились на свет и мои отец с матерью, и казалось, я хорошо знаю город.
Но вот про улицу с названием Пруд Ключики услышал впервые. Пришлось лезть в
атлас. К моему удивлению, она оказалась почти в центре, отходила от шоссе
Энтузиастов. Я не слишком-то люблю этот район. Мало кто из нынешних москвичей в
курсе, что раньше, еще до Октябрьской революции 1917 года, эта дорога носила
другое название. Она помянута во многих песнях тех лет и полита слезами, потому
что именно по ней гнали арестантов на каторгу. Об этом мне рассказал отец,
хорошо знавший историю Москвы. Более того, в свое время он показал мне
небольшой двухэтажный домик на пересечении шоссе Энтузиастов и Кабельного
проезда. Мы ехали с отцом на машине, уж не помню сейчас куда, внезапно он
притормозил и сказал:
— Вот, Ваня, смотри, это был пост.
— Что? — не понял я.
Отец указал на домик:
— Так называлось место, где ночевали заключенные,
которых гнали на каторгу. Впрочем, думаю, в доме останавливалась охрана, а
мужиков просто укладывали на дороге, а может, тут стоял еще какой сарай.
— А где рельсы? — спросил я.
Отец грустно улыбнулся:
— Эх, Ваняша, по железной дороге, в «столыпине», стали
позже возить, дорогое это удовольствие для государства. Раньше пешком шли,
через всю Россию, в кандалах, а то и с ядром на ноге, вот в таких постах
отдыхали, ели горячее.
Я ужаснулся:
— И зимой ходили?
Отец кивнул:
— Конечно, в России-то восемь месяцев холод стоит.
Печальное место, не удивлюсь, если узнаю, что большинство жителей, тех, кто
сейчас имеет здесь квартиры, одолевают всякие заболевания: онкология или чего
похуже. Аура тут тяжелая, черная…
Я не понял слова «аура», а спрашивать, что оно означает, не
стал, но с тех пор всегда, стоит мне оказаться вблизи шоссе Энтузиастов, как
начинает щемить сердце и болит голова.
На улице Пруд Ключики практически не было жилых домов, но на
нее выбегало множество безымянных крохотных переулочков, в одном из них и
отыскался нужный дом. Я с сомнением посмотрел на строение, больше всего
напоминающее барак: двухэтажное, с облупившейся штукатуркой. Дверь подъезда
была нараспашку, и когда я приблизился к ней, то понял почему. Она висела на
одной петле, и закрыть ее не представлялось возможным.
