— Надеюсь, вы в курсе, что ваша дочь кандидат на
отчисление?
Я почувствовал себя провинившимся школьником и, чтобы
избавиться от этого весьма некомфортного ощущения, устроился без приглашения на
один из стульев, стоящих вдоль стены, потом спросил:
— Что же плохого сделала девочка?
Марина Львовна всплеснула руками:
— Да она не успевает по всем предметам! Математика,
физика, русский, английский, информатика — везде круглые двойки!
— Информатика? — удивился я. — Это же вроде
компьютеры…
Не далее как два дня назад, вечером, около десяти, ко мне в
спальню ворвалась без стука Миранда с воплем:
— Ваня, дай красный маркер!
Увидав, что я лежу в постели, девочка удивилась:
— Ты заболел?
— Нет, — зевнул я.
— Чего тогда в такую рань улегся?
— Да завтра с утра придется ехать в Подольск.
— Зачем? — удивилась Миранда.
Я поморщился:
— Нора дала интервью журналу, который пишет об
инвалидах, теперь нужно отвезти в редакцию фотографии. К сожалению, журнал
издается в Подольске, очень неохота туда отправляться.
— Е-мейл есть? — деловито поинтересовалась
девочка. — Ща отсканируем, и все дела. У Норы в кабинете все есть — и
комп, и сканер.
Я не понял ни слова из сказанного, но на всякий случай
ответил:
— Телефон главного редактора на письменном столе.
Миранда захихикала:
— Ваня, ты существо из каменного века, поездка в
Подольск не нужна.
Утром девочка, ловко управляясь с какими-то аппаратами,
отправила фотографии в редакцию, увидела подтверждение об их получении и довольно
заявила:
— Давай научу с компом обращаться, полезная штука.
Она тут же приступила к уроку компьютерной грамотности, и у
меня сложилось впечатление, что Миранда великолепно разбирается в предмете. А
теперь выясняется, что у ребенка «два» по информатике!
— Очень запущенная девочка, — вздохнула Марина
Львовна.
Мне в нос ударил запах алкоголя, перемешанный с ароматом
мяты.
— Если ребенок не успевает в школе, это не его
вина, — ответил я.
— А чья? — вытаращила злые глазки директриса.
— Учителя. Он не сумел правильно объяснить материал.
У Марины Львовны от возмущения порозовели щеки.
— Теперь понятно, отчего девочка плохо успевает!
Учитель, значит, виноват! Да у нас в классах по сорок человек сидит! И есть
учебный план, где четко определено, какую тему сколько времени проходить! Если
преподаватель станет с каждым учеником возиться, он ничего не успеет!
— Но если ребенок не понял?!
— И что? Разжевывать, пока проглотит? Имейте в виду, мы
не работаем с отдельными школьниками.
— А с кем вы работаете? — оторопел я.
— С коллективом в целом, — пояснила
директриса. — Если класс прошел тему, педагог дает проверочную работу и
идет дальше.
Я не нашелся, что сказать. Каким образом класс в целом может
усвоить урок, если отдельные дети ничего не усвоили?
— Впрочем, — неожиданно заявила Марина
Львовна, — «неуды» ерунда, можно и не обратить на них внимание, но вот это
сочинение, честно говоря, переполнило чашу нашего терпения, смотрите!
Директриса вытащила из ящика помятую тетрадку и швырнула ее
через стол. Я на лету ухитрился поймать «посылку».
— Вот, полюбуйтесь, — зло сказала Марина Львовна.
Я раскрыл яркую обложку, украшенную наклейками, и уставился
на текст, написанный крупными буквами. Почерк у Миранды был замечательный:
четкий и аккуратный.
Глава 26
«Сочинение
КАКОЙ Я ВИЖУ ШКОЛУ БУДУЩЕГО
Надеюсь, это будет не моя школа. Во всяком случае, сюда я
никогда не отправлю своих детей. Я лучше вообще не рожу дочку, если ей
предстоит учиться в таком отстойнике. В школе будущего не должно быть русички
Раисы Ивановны, которая орет на уроках, дерется указкой, а хорошие отметки
ставит только тем, чьи родители приволокли подарки. И математичке Ольге
Федоровне, которая визжит, словно кот, которому прищемили хвост: „Придурки!
Повторяю для идиотов!“, там не место. Единственный, кого можно пустить в школу
будущего, — это физик Альберт Иванович. Он, хоть и зовется Альбертом,
совсем даже не Эйнштейн, потому что очень часто неправильно решает задачи.
Вернее, сначала пишет на доске условие, а потом списывает из задачника ответ, но
путается и, зачастую глядя не туда, переносит на доску решение совсем другой
задачки. Но он не злой, смеется, когда мы орем: „Ошибка вышла“, стирает цифры и
говорит: „Голова у меня, ребятки, болит“. Все хочу ему посоветовать поменьше
пить, да язык не поворачивается, потому что от Альберта Ивановича ушла жена и
он теперь заливает горе водкой. Его можно поставить в гардеробе, он добрый и не
стал бы драться шваброй и материться, как бабка Нюра, которую держат в школе
только потому, что она свекровь нашей биологички Риммы Андреевны. Если это
правда, насчет свекрови, то тогда понятно, отчего Римма Андреевна всегда злая и
ставит только двойки, мне даже ее жаль, хотя все остальные зовут училку
Гоблином. Самый нормальный дядька у нас физкультурник Сергей Михайлович, правда,
любит рассказывать, как в молодости отсидел три года на зоне за хулиганку, мы
уже выучили выдаваемый им текст наизусть, но Серегу вполне можно оставить и в
школе будущего, потому что он не вредный. Когда англичанка Нонна Евгеньевна,
которой муж изменил с любовницей, выгнала ни за что из класса Таню Ромашину и
влепила той „кол“ в четверти, Серега, увидав рыдающую Танюху, уладил дело.
Пошептался с Нонной, и та, сменив гнев на милость, исправила единицу на тройку.
Наши все уверены, что Сергей Михайлович живет с ней, но я думаю, это неправда,
потому что Нонна Евгеньевна жутко противная и не моется. Когда она на уроке
подходит ко мне, я стараюсь не дышать.
