Огромная дверь из цельного массива дерева, украшенная
антикварной бронзовой ручкой, распахнулась. На пороге возникла девушка в
джинсиках-стрейч и водолазке цвета маренго.
— О-о-о, — издала она трубный вопль, —
коньячок прибыл! Раздевайся, дружок, иди сюда.
Меня буквально втолкнули в гостиную, которая выглядела самым
удручающим образом: белая кожаная мебель, стеклянный столик, ножкой для
которого служила псевдогреческая статуя, в углу тихо журчал фонтанчик и вдоль
стен стояли буфеты из красного дерева с фарфоровыми медальонами. Хозяйка
достала два фужера, щедро налила их до краев и, не заботясь о закуске, быстро
опрокинула в себя один.
— Давай, — поторопила она, ставя пустой пузатый
бокал на столик, — догоняй.
Я пригубил коньяк и решил приступить к допросу.
— Скажите, пожалуйста, Инга Владимировна…
Хозяйка рассмеялась:
— Давай без отчества, похоже, я младше тебя.
Я с сомнением посмотрел на нее. Слов нет, фигура у жены
Леонида Михайловича девичья, что, учитывая привычку выпивать без всякой
закуски, неудивительно. Возраст женщины выдают в основном шея, лицо и руки.
Первая была прикрыта водолазкой, второе длинной, ниже бровей, челкой. Инга
периодически сдувала волосы, и на короткое время мельком показывались глаза, но
потом пряди волос вновь прикрывали лицо, руки разглядеть я не успел. Инга
плюхнулась на диван и продолжила:
— Сначала выпей, потом побазарим.
— Пока не хочется.
— Давай глотай.
— Честно говоря…
Хозяйка вскочила на ноги, наполнила свой фужер и велела:
— До дна, иначе разговаривать не стану. Ну… Смотри, как
надо!
И она вновь опустошила фужер. Делать нечего, пришлось
последовать ее примеру. Я люблю коньяк и смею думать, что понимаю в нем толк.
Благородный «Хеннесси» надо пить не спеша, тихонько согревая бокал с
лучисто-коричневой жидкостью в ладонях. Именно поэтому фужеры для коньяка имеют
пузатую форму, с довольно широким дном и узким верхом. На донышко капают,
именно капают виноградный сок, который монахи из провинции Коньяк научились
превращать в неземной напиток. Вот водку можно опрокидывать залпом, а
«Хеннесси» ни в коем случае. Его следует пить медленно, наслаждаясь цветом,
ароматом и вкусом. Но у Инги было иное мнение по этому поводу. Она снова
наполнила бокалы, поставила бутылку на стол и хмыкнула:
— Скоро кончится, чего только одну купил, сейчас за
другой отправишься. Пей до дна, ну, давай на брудершафт.
Проклиная собственную мягкотелость и податливость, я взял
даму под руку. Инга мигом выхлестала спиртное, я же лишь отхлебнул.
— Эй, эй, — сердито велела она, — на
брудершафт до дна положено, иначе врагами расстанемся.
Сейчас, вспоминая произошедшее, я могу сказать в свое
оправдание всего две вещи. Днем я не успел пообедать, а утром выпил лишь кофе,
и ударная доза спиртного свалилась в практически пустой желудок. Еще у меня
было отвратительное настроение, а в горле что-то царапало, очевидно, начиналась
простуда. Все сложенные вместе факторы вкупе с коньяком дали неожиданный
результат. Инга показалась мне милой, даже привлекательной женщиной, скорей
всего, ей лет тридцать пять, не больше. Поднялось настроение, начинающаяся боль
в горле исчезла. Мне стало очень уютно, тепло и как-то спокойно.
— Хороший коньячок, — усмехнулась хозяйка, —
давай добьем бутылочку.
Дальнейшее помнится смутно. Вроде потом на столике появился
еще и графин. Затем мы пошли по коридору… в лицо ударил свет… голова упала на
что-то ядовито-розовое… в носу защекотало…
Глава 28
Я чихнул и открыл глаза. Надо мной парил незнакомый потолок
самого невероятного вида — голубого цвета, украшенный густой бело-золотой
лепниной. На секунду я изумился, через мгновение растерялся. Где я нахожусь?
Комната казалась незнакомой. Большая по метражу, она практически не имела
свободного пространства, слишком много в ней было мебели. Огромный шкаф для
одежды, зеркало в витиеватой раме, стоящее на комодике, штук восемь пуфиков,
три кресла, диван. На окне болтались бархатные занавески, а посреди спальни
возвышалась здоровенная кровать, на которой в полном недоумении возлежал я.
Мебель и ковер были бело-голубого цвета, портьеры и постельное белье
ядовито-розового, к тому же их украшало неисчислимое количество рюшечек,
воланов, кружев и складочек.
Я попробовал пошевелиться. Получилось плохо, голова болела
немилосердно, внутрь черепа словно поместили шар из ртути, и он теперь медленно
перекатывался от одного виска к другому, вызывая тягучий приступ тошноты. Сесть
удалось с третьего раза, и только тогда я сообразил, что нахожусь на ложе не
один. С правой стороны, среди горы одеял и подушек, виднелась спутанная копна
темных волос. Я попытался включить мыслительные способности. Кто это? Вика
Хогарт? Но мы же с ней поругались, и потом, у Вики в спальне современный интерьер,
в котором преобладают белый цвет и предметы из нержавеющей стали.
Я уставился на незнакомую голову. Если признаться честно, в
подобной ситуации оказался впервые, совершенно ничего не помню, ни как зовут
даму, ни где с ней познакомился, ни то, что делал до того, как очутился в сей
чудовищной опочивальне.
Когда Миша Тарубин, один из моих добрых знакомых, с усмешкой
говорил: «Представь, Ванька, открываю утром глаза и сообразить не могу, как же
эту соску зовут», я ему не верил.
Правда, Тарубин — самозабвенный ловелас, готовый бежать с
высунутым языком за любой короткой юбчонкой. Один раз он на моих глазах вытащил
из кармана бумажку и начал сокрушаться:
— Ну чей же это телефон? Скажи на милость! Наверное,
хорошенькая, раз номер телефона взял.
Я не удержался от ехидного замечания:
— Ты бы еще приобрел привычку рядом приписывать имя.
— О том и речь, — вздохнул Мишка, — всегда
ведь кличку указываю, а тут, смотри.
Я взял листок и не сумел сдержать улыбку. На косо оторванной
бумажке были накорябаны цифры, а рядом стояло «баба».
— Зато ты теперь знаешь, что это номерок не мужика, а
бабы, — развеселился я, — позвони, не стесняйся, и спроси: «Баба,
тебя как величать?»
Мишка вырвал из моих рук писульку.
— Можешь ржать сколько угодно, но я частенько не помню
с утра, как их зовут. Постель еще не повод для знакомства.
