— Наорал на меня, — как ни в чем не бывало
продолжила Инга, — дескать, не усмотрела, ну я ему и ответила.
Разгорелся страшный скандал, в ходе которого супруги
припомнили друг другу все. Один кричал о пьянстве, полном пофигизме, лени и
нежелании смотреть за ребенком, другая не преминула отметить постоянные
командировки, вечное отсутствие дома отца, позволившее дочери чувствовать себя
безнаказанной. Ни до чего хорошего не договорились, бурная семейная сцена
завершилась безобразной базарной дракой. Леонид Михайлович, не сумев сдержать
себя, отвесил жене оплеуху. Инга не растерялась и швырнула в него фарфоровую
вазу, привезенную мужем из Китая. Успокоились к двум часам ночи под завывания и
рыдания Сони, испуганной до крайности. На следующее утро Леонид Михайлович
объявил жене свое решение: он увозит дочку в Лондон и отдает ее в закрытый
колледж.
— Сам прослежу за ребенком, — сурово чеканил
Головкин, — виданное ли дело, сиротой без присмотра при родной матери
живет.
— Только не заводись по новой, — отмахнулась
Инга, — забирай свое сокровище, она мне до трясучки надоела, хамит через
слово, никого не слушает, учиться бросила, шляется по компаниям, пить начала…
— Так пример перед глазами достойный, — вскипел
Головкин.
— Хватит, — отмахнулась Инга, — у меня голова
болит.
Леонид Михайлович неожиданно замолчал, потом вдруг заявил:
— Тебя с собой не возьму.
— Больно надо, сама не поеду.
— Вот пройдешь курс лечения в клинике, тогда
пожалуйста.
— Я не алкоголичка, — обозлилась Инга.
— Значит, в больницу не ляжешь?
— Ни за что!
— Ладно, — кивнул муж, — тогда слушай.
Получишь месячное содержание, его станут вручать тебе по двадцатым числам, не
рассчитывай, что дам хоть копейку сверху, впрочем, если отучишься глушить
цистернами коньяк, тебе хватит на нормальную жизнь.
— Офигел совсем? — завопила жена, когда узнала,
сколько муж определил ей доходов.
— По-моему, вполне достаточно, — не дрогнул Леонид
Михайлович.
— Идиот, — затопала ногами женушка, — зайди в
магазин, пара приличных туфель стоит дороже, что мне, босой ходить?
Головкин усмехнулся:
— У тебя по шкафам пар сорок найдется, хватит до конца
жизни. Впрочем, можешь пойти работать, насколько помню, у тебя диплом филфака.
— Обалдел, да?! Работать?! Я похожа на дуру?
Головкин молча пошел к двери, но на пороге обернулся и
грустно сказал:
— Я с себя вины не снимаю. Надо было не создавать тебе
тепличные условия, а отправить делать карьеру, да что теперь говорить. Мой
совет — бросай пить, если можешь, конечно.
Больше они не виделись. Я разочарованно спросил:
— Это все?
— Да.
— Ваш муж не упоминал имен Олега Колпакова и Алены
Шергиной?
— Не помню, вроде нет.
— А про газету «Микроскоп» не вспоминал?
— Он читает из российских изданий только
профессиональные журналы.
— Может, знаете его лондонский телефон?
Инга покачала головой.
— Он вам его не дал?
— Нет, впрочем, адрес тоже.
— Как же вы общаетесь?
— Никак, двадцатого числа он вечером звонит,
спрашивает: «Получила деньги?» — и бросает трубку.
— Содержание по почте приходит?
— Баба привозит, — скривилась Инга, —
курьерша.
— Кто ей дает деньги?
— А мне за каким хреном знать?
Чувствуя, как головная боль от висков спускается к затылку,
я без всякой надежды на ответ спросил:
— Естественно, вы не в курсе, как зовут курьершу и в
какой фирме она работает?
— Почему? — возразила хозяйка. — Девка, когда
приходит, всегда говорит: «Откройте, Инга Владимировна, это Зинаида Колобкова,
принесла вам конверт».
— Кто? — подскочил я. — Зинаида Колобкова?
Точно припоминаете?
— Чего же странного, — недовольно протянула
Инга, — Зинаида Колобкова, простое имя. Ладно, хватит трепаться, дуй за
коньяком.
Я вышел из подъезда, сел в машину и поехал домой. Конечно,
нехорошо нарушать данное обещание, но коньяк Инге покупать не стану, хватит ей
пить. Женщине явно пора обратиться к наркологу, правда, милые дамы с трудом
признают себя алкоголичками, и им намного труднее избавиться от пьянства, чем
мужчинам.
Глава 29
Не успел я войти в прихожую, как из комнаты выехала на
кресле Нора.
— Где ты был?
— Э-э… простите, так вышло.
— Можешь проводить свободное время как
заблагорассудится, — заявила хозяйка, — но не сочти впредь за труд
позвонить и предупредить, что не придешь ночевать.
— Мы подумали, что тебя убили! — заорала,
выскакивая в коридор, Миранда.
Потом она подергала носом, словно рассерженный ежик, и в
полном негодовании сказала:
— Ваня! Ты пил водку!
Я отметил, что бриллиантовая сережка из ее ноздри исчезла, и
осторожно сказал:
— Нет.
— Не ври, — топнула ногой девочка, — от тебя
жутко воняет.
— Не отрицаю, выпил вчера немного, только не водку, а
коньяк.
— Это однофигственно, — возмущалась
Миранда, — не смей больше лакать ханку.
Нора попыталась сделать серьезное лицо, но не сумела.
На ее губах заиграла улыбка.
— Правильно, дорогая, отчихвость Ивана Павловича,
совсем от рук отбился. Пьяный секретарь — позор хозяйки.
Но Миранда была полна праведного гнева.
— Ну, хорош, — фыркнула она, — просто
отвратительно!
— Ты находишь? — ухмыльнулась Нора. — А мне
всегда казалось, что у мужчины должны быть мелкие недостатки, иначе с ним
скучно.
— Между прочим, ты обещал устроить меня в
колледж, — не успокаивалась Миранда.
— Да, прости, дорогая, сейчас позвоню, — устыдился
я, — очень некрасиво вышло.
