— Нет у меня семьи, — пояснила Алена, — и
электричкой я не пользуюсь, машина во дворе стоит.
— И думать не смей, — замахала руками
директриса, — ляжешь в гостиной, места полно, живу одна.
— Лучше я поеду.
— Нет, — отрезала Мария Семеновна, — дорога
скользкая, темно, еще, не дай бог, разобьешься, я потом себе не прощу, давай
попьем чаю спокойно, ты небось и не поела как следует.
Директриса говорила категорическим тоном человека,
привыкшего раздавать указания, за окном бушевала непогода, мороз ломал деревья,
и Алена, поколебавшись, послушалась.
Если бы она уехала, то, скорей всего, была бы сейчас жива,
но Шергина осталась и сделала тем самым первый шаг к своей гибели.
Мария Семеновна, болтливая, как все пожилые люди, принялась
рассказывать Алене о своей работе. Дундукова была энтузиасткой, одним из тех
редких людей, которые работают в системе управления исполнения наказаний по
велению сердца. Спиртное совсем развязало язык Марии Семеновны, и из нее
полился поток информации.
— Наши девочки на самом деле несчастные существа,
никому не нужные дети…
Потом на столе оказались горы фотоальбомов, и Дундукова
принялась демонстрировать снимки.
— Вот, смотри, выпуск семьдесят второго года, все
хорошо устроены. Ляля Кичина поступила в мединститут, вот семьдесят шестой,
тоже никто не пропал, семьдесят седьмой…
Палец старушки скользил по изображениям детских лиц.
— У нас практически не было рецидивов, девушки идут на
работу, многие учатся дальше, женятся, рожают детей. Я столько раз была
крестной матерью.
— Разве можно исправить преступника? — спросила
Алена.
Мария Семеновна разозлилась:
— Они не уголовницы.
— Так ведь хорошего ребенка в специнтернат не
отправят, — возразила Алена.
Очевидно, она наступила директрисе на больную мозоль, потому
что Дундукова водрузила на нос очки и произнесла речь:
— Да, девочки оступились, украли, ограбили, даже убили,
но они не виноваты. Ужасные семейные условия, пьющие родственники… Многие из
наших воспитанниц только в интернате увидели постельное белье и попробовали
конфеты. Им не повезло с самого детства, их били, насиловали и в конце концов
вынудили пойти на преступление…
Мария Семеновна перевела дух и продолжила:
— За все время работы я встретила только одну девочку,
о которой могу сказать: она настоящая преступница. Кстати, связь с ней я
потеряла, закончила она школу и исчезла, ее дальнейшая судьба мне неизвестна,
но, думается, ничего хорошего из девицы не вышло. Погоди, сейчас покажу.
Увидав снимок, Шергина постаралась сохранить спокойствие.
Перед ней лежало фото той самой ее подруги, к которой переметнулся выгодный,
богатый жених. На карточке она запечатлена юной, семнадцатилетней, но была
отлично узнаваема.
Стараясь не заорать от радости, Алена делано равнодушно
спросила:
— Какое милое, приятное лицо, что же совершила девочка?
Мария Семеновна нахмурилась:
— Зло часто прикрывается маской. Эта особа абсолютно
криминальна, у нее душа убийцы. Никаких светлых чувств там не отыскать.
— Ничего плохого в простых желаниях нет, —
пробормотала Алена, — всем хочется поесть и поспать, у всех инстинкты!
— Вопрос — какие! — воскликнула директриса. —
У этой девочки инстинкты Бабы-Яги, иного сравнения не подобрать.
— Ну это вы перехватили, — подначила Алена старуху.
— Ты послушай! — возмутилась Дундукова. —
Девочка родилась в обеспеченной, даже богатой семье. Отец — военный, мать
домохозяйка, посвятившая себя дочери. Еще имелась бабушка, обожавшая внучку.
Девочка не знала ни в чем отказа, баловали ее чрезмерно, учили музыке, языкам,
водили на теннисный корт и в бассейн. Всегда около нее были мама или бабушка,
держали за руку, не позволяли шагу ступить одной. Казалось бы, на такой клумбе
должен вырасти цветок потрясающей красоты, ан нет. К пятому классу девица сделалась
невыносимой, грубила родителям, бабушке, могла толкнуть старуху, даже ударить.
Но любящие родственники только вздыхали:
— Ничего, пройдет, это подростковый возраст,
гормональный взрыв, скоро все устаканится.
Но дочь и внучка только больше распоясывалась. А потом
случилось несчастье.
В богатую квартиру влезли воры, убили спящих мать и бабушку,
ранили отца, взяли ценности и деньги. Выжила одна девочка, она в тот день
осталась ночевать у подруги.
Три дня понадобилось сотрудникам милиции, чтобы вычислить преступника.
Честно говоря, он плохо организовал дело. Оперативников сразу насторожил тот
факт, что замок в квартиру не взламывали, открыли «родными» ключами, потом
обнаружилось еще несколько деталей, четко указывающих на личность убийцы,
которой оказалась… любящая дочка.
В кабинете у следователя она спокойно объяснила:
— Надоели, жить не давали, повсюду за мной таскались,
отчитывайся им в каждом шаге.
— И ты недрогнувшей рукой опустила топорик для рубки
мяса на головы родителей и бабушки? — ужаснулся следователь, который
навидался всякого, но ни разу не сталкивался с двенадцатилетней девочкой,
хладнокровно уничтожившей родных.
— Говорю же, надоели, — пожала плечами девочка.
Чудом выживший отец не пожелал встретиться с дочерью,
переехал на другую квартиру. Девочку в связи с ее юным возрастом не отдали под
суд, отправили в специнтернат к Дундуковой.
— Знаешь, что она сказала, когда накануне выпускных
экзаменов узнала о смерти отца? — вздохнула Мария Семеновна.
Алена молча покачала головой.
— Улыбнулась и заявила: «Квартира-то кооперативная,
теперь моей станет, есть где жить, слава богу, освободилась от всех».
Шергина примчалась домой, пораскинула мозгами и встретилась
со счастливой соперницей.
— Вот что, дорогуша, — заявила она, — имей в
виду, я знаю, где ты провела юность, кстати, Мария Семеновна Дундукова очень
расстраивается, поскольку не имеет о тебе никаких сведений. Прикинь, как твой
жених обрадуется, узнав, что невеста — убийца. К тому же он известный человек,
журналисты просто придут в восторг, разнюхав эту историю. Думаю, свадьба не
состоится.
— Сколько хочешь за молчание? — спросила
побледневшая подруга.
— Очень много, — злорадно заявила Алена, —
для начала сто тысяч долларов.
