— Счастливая случайность.
Счастливая. Очень счастливая абсолютная случайность. Если бы он вовремя не почувствовал этот запах, если бы попробовал вино, то умер бы прямо там, в патио, и последнее, что бы он услышал, были бы ее обвинения.
И хотя Эбби даже сейчас точно знала, что не сможет больше жить с ним, она вдруг поняла, что не перенесла бы, если бы он умер.
— Но как? Почему? И кто?
— Я не знаю. Но клянусь, я это выясню.
Цианид?
— Мою мать убили, Люк.
Ее мать, Банни, аккуратно принимала свое лекарство, которое ей было жизненно необходимо, не зная, что кто-то подменил ее пилюли. Новое лекарство было безвредным, но организм Банни не справился с болезнью без лекарства. Эбби пристально посмотрела на Люка.
— Ты думаешь, что тот же человек пытается убить и меня? Или нет? Может быть, это случайность?
Он заговорил, но она тут же прервала его:
— Нет! Случайно цианид в шампанское не попадает. Но, может быть, он предназначался не мне?
В голове Эбби проносились картины бала. Смеющиеся, танцующие люди. Все они от души развлекались. Все, кроме одного. В комнате был убийца.
Она не могла представить, что кто-то из людей, которых она знала всю жизнь, был хладнокровный убийца. Но кто-то же убил ее мать. Неужели теперь этот человек метит в нее?
— Мы не можем быть уверены, что он предназначался не тебе, — сказал Люк мягко.
— Но ведь это возможно. Может быть, мне дали этот бокал по ошибке.
— Может быть. — Но по его голосу было понятно, что он этому не верит.
— Мы должны кому-то про это сообщить...
— Мы обязательно так и сделаем.
— Люк...
Он провел рукой по ее щеке, потом запустил пальцы в ее волосы, и она услышала, как на пол позади нее посыпались шпильки. От прикосновения его пальцев у нее по спине пробежала дрожь.
— Ты такая красивая, Эбби! — шептал он, с нежностью вглядываясь в каждую черточку ее лица. Казалось, очередной вздох дается ему с трудом. — Господи, Эбби, мне страшно представить, что могло бы произойти, если бы я не успел.
— И мне тоже, Люк, — шептала она, стараясь сдержать слезы.
Она понимала, что совершает ошибку.
Большую ошибку.
Но это ее не останавливало.
Они с Люком разведутся и никогда больше не увидят друг друга, но сегодня Эбби хотела быть с ним. Еще раз побывать в его объятиях. Почувствовать, как он входит в нее. Особенно теперь. Теперь, когда они побывали в одном шаге от смерти.
Когда они едва не потеряли друг друга безвозвратно.
— Ты — все для меня, Эбби. — Он наклонился и скользнул губами по ее губам. Легко. Едва касаясь.
И тут же она почувствовала, как жар охватывает все ее тело. Так было всегда. Одного прикосновения было достаточно, чтобы их тела разом вспыхивали. Он крепко сжал ее в объятиях, и она почти повисла у него на руках, потому что колени у нее подкашивались, а голова шла кругом. Он впился в ее губы, его язык нашел и переплелся с ее языком, у обоих перехватило дыхание.
Это магия, пронеслось у нее в том уголке мозга, который еще мог думать. Это она свела их вместе. Магический огонь приковывал их друг к другу.
И что бы ни случилось дальше в их жизни, это было потрясающе.
— Ты так нужна мне, — прошептал он, отрываясь от ее рта и скользя губами вниз по шее к нежной ямочке на ключице.
Эбби запрокинула голову, закрыла глаза и не чувствовала больше ничего, кроме его губ на своей коже. Его пальцы нащупали и расстегнули брошь, скреплявшую ее накидку, и нежный шелк соскользнул к ее ногам.
Его ладони ласкали ее обнаженные плечи, спину, груди, радостно выскользнувшие навстречу ему из глубокого выреза платья. Играя, Люк повертел в пальцах рубиновый кулон, улыбнулся и заглянул ей в глаза.
— Ты сегодня надела его для меня?
Эбби хотела возразить. Да она даже не знала, что он будет на балу сегодня вечером. Но тут же поняла, что он прав. Она действительно надела сегодня эти рубины именно для него. Одеваясь, она представляла себе, какими глазами Люк посмотрит на рубин, соблазнительно лежащий в ложбинке между ее грудей.
— Ты помнишь, как я тебе его подарил?
— Да, — выдохнула она, глядя ему в глаза и видя в них свои собственные воспоминания.
— Наше первое Рождество. Сочельник, мы сидели здесь, на ковре перед камином.
Она прильнула к нему, истомленная его голосом, чувствами, которые он в ней вызывал.
— Я подарил его тебе в канун Рождества, потому что не мог дотерпеть до утра.
Люк провел пальцами по камню, но Эбби была готова поклясться, что чувствует это сильное и нежное прикосновение на своей коже.
— А ты заплакала. Ты сказала, что он очень красивый, красивый до слез.
— Люк...
— Я надел тебе его на шею, а потом мы занимались любовью, прямо здесь, перед рождественской елкой.
Он выпустил рубин из пальцев и теперь гладил ее по груди, отчего она начала дрожать.
— Я, как сейчас, вижу тебя. Ты была совсем голая, только рубин на шее, и по всему твоему телу вспыхивали от него цветные искры.
У нее перехватило дыхание.
— И ты была такая красивая. Ты тоже была красива до слез.
— Люк...
Она обхватила руками его шею, обняла так крепко, будто он был спасательным кругом, который помог бы ей выжить в бушующем море. Она уткнулась ему в шею и вдыхала его запах, такой знакомый. Он пах перцем и сексом.
Его руки умело справились с молнией на спине ее платья. Когда Эбби высвободилась из платья, его глаза жадно вспыхнули.
— Ты голая? — Люк смотрел на нее взглядом дикого, сильного, голодного зверя. — Ты была совсем голая под платьем? Весь вечер?
— Платье такое узкое, я не хотела, чтобы были видны швы от белья.
Она стояла перед ним, как в их первое Рождество — совсем нагая, лишь алый рубин горел на шее.
— Я мог потерять тебя сегодня вечером... — Он целовал ее глаза, лоб, виски. — Я мог навсегда потерять тебя.
Эбби крепко зажмурила глаза, чтобы не расплакаться от горькой мысли: да, она выжила, но он все равно потерял ее.
И все-таки, только на одну ночь, она про это забудет. Забудет боль, обиду, унижение и отдаст всю себя Люку.
— Возьми меня, — попросила она.
— Эбби... — он почти простонал ее имя, а она, едва спустив смокинг с его плеч, срывала с него рубашку, и вот уже ее дрожащие от нетерпения ладони легли на его широкую грудь.
Эбби никогда не переставала удивляться телу своего мужа. Он смотрелся таким тонким и гибким в одежде, теперь же, обнаженный, он выглядел глыбой восхитительных выпуклых мышц.
