Прежде чем заснуть, я убедился, что запер все
дверцы машины, и так поднял стекла, чтобы никто не мог протянуть свою поганую
лапу в салон. Ангелы чудовищно ведут себя по отношению к людям, которые
выключаются или вырубаются на вечеринках, и одна из главных «ангельских»
традиций – в первую ночь любого пробега глаз не смыкать! Несколько раз, когда я
искал кого-то, мне говорили: «Он отъехал». Сначала я полагал, что это выражение
имеет какое-то отношение к передозировке психостимуляторами: обезумевшая жертва
должна ускользнуть в лес, как больное животное, и выветрить свое исступление,
чтобы не напрягать остальных. Но слово «отъехать», как выяснилось, не означало
ничего зловещего, дурного и подозрительного, «отъехать» – это всего лишь
задремать, с перепою или от прозаической усталости. Если такое случается с
каким-то бедолагой, не сумевшим отыскать себе надежного и безопасного убежища,
чтобы покемарить, остальные немедленно начнут над ним издеваться. Самое обычное
наказание за то, что ты отрубился, – душ из мочи; те, кто все еще держится
на ногах, тихо берут спящего в кольцо и обоссывают его с головы до ног. Другие
наказания – еще более изощренные. Торпеда Марвин вызывает всеобщее восхищение
своей ювелирной работой над сонями. Однажды он подсоединил Бродягу Терри к
электрической розетке, затем облил его «левайсы» пивом и вставил вилку куда
надо. Джимми из Окленда, один из самых наиспокойнейших Ангелов, вспоминает, как
вырубился на пробеге в Сакраменто и как его за это подожгли.
«Эти ублюдки замазали мои очки черной краской,
измазали меня всего губной помадой, а потом поднесли огонек», –
рассказывал он с усмешкой. А Маго как-то раз проснулся на вечеринке и обнаружил
у себя на запястьях наручники, ноги были закованы в кандалы, а два горящих
картонных пакетика с бумажными спичками лежали на его колене. «Я умолял
кого-нибудь поссать на меня, – сказал он. – Старый, я же горел!»
На рассвете в лагере еле-еле шевелилось
человек двадцать, а то и меньше. Один из райдеров «Цыганского Жулья», с которым
я раньше беседовал, был вконец очарован словечком «сплавить». Он уловил это
слово, когда я заметил, что их «сплавили» в херовый кемпинг. «Цыган» с ухмылкой
повторил это слово несколько раз, потом какое-то время забавлялся, придумывая
всякие сочетания. Через несколько минут я услышал, как он донимает другого
«Цыгана»: «Скажи, старый, может отправимся в город и сплавим кого-нибудь?». К
четырем утра это слово стало расти в его голове, как злокачественная опухоль, и
он бродил вокруг костра, доебывался до людей и спрашивал: «А что ты сделаешь,
если я скажу, что собрался тебя сплавить? „ Или: „Скажи, старый, не можешь ли
ты сплавить мне взаймы до утра? Я так мучаюсь“. И тут он начинал безумно
хохотать и пошатываясь брел к остаткам пивной горы. К тому времени практически
все банки уже были пустыми. То и дело кто-нибудь из „отверженных“, не найдя
полной банки, впадал в неописуемую ярость и начинал пинать пустую тару во все
стороны, пока какая-нибудь добрая душа не приходила к нему на помощь. Помимо
всех прочих звуков, как всегда, раздавалось урчание и рев мотоциклетных
моторов. Некоторые Ангелы садились в седла своих байков, давали им поработать
на холостом ходу, затем глушили двигатель и шли общаться с братвой дальше. Это,
казалось, придавало им энергию, напоминая подзарядку батареи. Последний звук,
услышанный мной той ночью, было мирное тарахтение «борова“ прямо за моей
машиной.
На следующее утро я проснулся от
оглушительного шума. Судя по всему, неведомый враг незаметно пробрался ночью в
лагерь, вывернул каждый из элементов сборки карбюратора, и теперь все надо было
снова регулировать. У все еще дымящегося костра собралась большая толпа, и в
самом ее центре я разглядел Баргера, говорившего с лысым маленьким человечком,
которого, похоже, сразил недуг типа пляски Святого Витта. Человечек был
репортером The Los Angeles Times и очень сильно нервничал, хотя в лагере
находилось несколько помощников шерифа. Он корчился и потел, как персонаж,
ворвавшийся в крепость каннибалов и попросивший руки дочери их вождя. Репортер
представился Джерри Коэном. Как только он начал объяснять, что ему нужно, Тайни
подскочил к Баргеру, обхватил его своими ручищами и приветствовал небрежным
слюнявым поцелуем прямо в рот. Этот жест – гарантированная встряска для
«цивилов», и Ангелы отлично понимают, какую реакцию вызывают такие выходки.
«Они этого не выносят, – говорит Терри. – Это каждый раз шокирует их
до глубины души, особенно если немного поработать язычком». При виде фотографов
Ангелов неизменно пробивает на целовальное неистовство, но я никогда не видел,
чтобы они целовали друг друга, если некого было шокировать. Подобное поведение
– нечто, выходящее за рамки шоу-бизнеса, и в постоянно возникающих серьезных
ситуациях кто-нибудь из Ангелов может попробовать объяснить это как «просто еще
один из способов, при помощи которых мы даем миру понять, что мы – братья».
Довольно нервирующий способ приветствовать
приятеля. Я уже был знаком с Ангелами многие месяцы, и вот как-то вечером я
отправился в «Хайд Инн» в Сан-Франциско и присоединился там к одной компании.
Пока я рылся у себя в кармане в поисках денег, чтобы расплатиться за пиво, меня
чуть не сбило с ног какое-то тело, обвившееся вокруг меня так быстро, что я
даже не успел разглядеть, кто это был. В глазах у меня потемнело, и моей первой
мыслью было, что они таки решили взяться за меня и что все кончено … какой-то
мужик страстно целовал меня, щекотал усами… послышался смех. Ронни, секретарь
отделения Окленда, казался оскорбленным, что я не поймал его в полете, как он
ожидал, и не ответил искренне на поцелуй. Я допустил серьезную ошибку, с точки
зрения этой социальной группы, и дал в руки «отверженных» лишнее
доказательство, что клевый-то я клевый, да вот только наполовину. Они смотрели
на меня как на неспособного ученика. Для них я был пограничным экземпляром, в
поступках которого пробивалась искра потенциального «отверженного». Но такой
пробивон случался очень редко.
Моим первым погружением с головой в пучину
безрассудной глупости стало приобретение английского байка. Такое оскорбление
традиций outlaws я искупил, правда лишь частично, собственной кровью: проломил
себе голову в аварии, когда несся на бешеной скорости. Байк – всмятку, зато мое
доброе имя было восстановлено. Благодаря этой катастрофе я закрепился на
хлипкой стремянке социального статуса «отверженных», но вот запорол этот трюк с
приветственным поцелуем, и все опять рухнуло к чертям собачьим. После этого в
общении со мной чувствовалась некоторая отчужденность, словно я был чьим-то
маленьким братишкой, страдающим неизлечимой болезнью: «Пускай этот бедный
дурачок творит, что хочет. Как говорится, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не
плакало. Видит Бог, это все, что мы можем для него сделать».*
*В конце концов мне дали понять, что так
думают не все.
