События 3–4 октября оставили в душах россиян горький осадок.
По официальным сведениям, погибло девяносто два человека. Но в народе ходила
другая цифра – несколько сот, а то и больше. Обе стороны повели себя достаточно
лицемерно. Руцкой и Хасбулатов клялись, что за свободу России будут биться до
смерти, но, в конце концов, смиренно сдались властям. Лагерь же Ельцина обвинил
бунтарей в государственной измене, но через несколько месяцев выпустил их на
свободу, объявив амнистию.
12 декабря 1993 года, через два месяца, на общенациональном
референдуме была принята ельцинская Конституция. Прошла она с трудом – «за»
проголосовали 60 процентов пришедших на участки и всего 32 процента имевших
право голоса. Звучали серьезные обвинения: в провинции списками принявших
участие в референдуме (53 процентов) манипулировали, чтобы его результаты
считались законными, подтягивали число голосовавших до пороговой цифры; но так
или иначе конституционный кризис был разрешен. По новой Конституции президент
получал неслыханные полномочия – примерно как кайзер или царь в Европе до
Первой мировой войны. Российскому президенту, как и кайзеру с царем,
приходилось иметь дело с парламентом, но теперь это учреждение (получившее
название времен царской России – Дума) противостоять президенту фактически не
могло.
Одновременно с голосованием за Конституцию россияне выбирали
новый парламент. Большинство избранных депутатов были яростными критиками
Ельцина и его правительства. Можно сказать, что голосование было протестным,
оно выражало негодование в связи с грубым роспуском предыдущего парламента. Но
на российской политической сцене царило лицемерие. Россиянам могло казаться,
что они избирают антиельцинский парламент, однако в итоге этот орган оказался
послушным инструментом ельцинского режима. Дело не только в том, что у
парламента не было необходимых конституционных полномочий и угрожающие
заявления депутатов можно было не принимать всерьез. Крупнейшая парламентская
фракция – партия Жириновского – получала от правительства Ельцина тайную
поддержку; и, в свою очередь, поддерживала Ельцина всякий раз, когда дело
доходило до голосования.
Анатолий Чубайс приватизирует Россию
После того как Ельцину удалось укрепить свою власть,
правительство получило возможность сделать еще один серьезный шаг к рыночной
экономике. В 1992 году Егор Гайдар отпустил цены на многие товары, однако
подавляющее большинство российских компаний оставались собственностью
государства. Но теперь препятствие (парламент) было устранено, и массовая
приватизация получила зеленый свет.
Для большинства россиян перемены в стране происходили с
ошеломляющей скоростью. Всего четыре месяца – с августа по декабрь 1991 года –
ушло на то, чтобы похоронить коммунизм и разрушить Советский Союз. В начале
1992 года всего за несколько недель шоковая терапия Егора Гайдара уничтожила
плановую экономику, а заодно и сбережения подавляющего большинства граждан
России. Теперь с той же безжалостной скоростью на страну обрушилась
приватизация. Архитектором этой программы стал тридцативосьмилетний экономист
из Санкт-Петербурга Анатолий Чубайс, руководивший относительно небольшой
структурой, именуемой «Госкомимущество». Это ведомство находилось в здании
напротив гостиницы «Россия». В коридорах слышались голоса американцев: это были
молодые консультанты, которых Чубайс призвал под свои знамена.
«Чубайс появился в управлении Госкомимущества в 1991
году, – вспоминает Гайдар, тогдашний премьер-министр. – В то время
был полный организационный и хозяйственный вакуум, потому что старые механизмы
партийного и административного контроля в полной мере отключены. Значительная
часть чиновничества, на основе полулегальных процедур, самым наглым образом
разбазаривало собственность. Неоднократно на официальных заседаниях
правительства начальники (местных) администраций говорили: „Отдайте все нам, мы
назначим собственников“.
Поучаствовать в распределении богатейших природных ресурсов
России жаждали все. Коммунисты и националисты хотели, чтобы собственность по
большей части осталась в руках государства. Политики регионального уровня
мечтали распределить собственность среди своих. Чубайс решил опереться на
небольшую группу бизнесменов с хорошими связями. По мнению Гайдара, этот ход
был верным. «В тяжелейших условиях Чубайс сумел разработать регулирование,
которое позволило упорядочить процесс приватизации в России, – говорит
Гайдар. – Он очень четкий администратор, очень хорошо умеет ставить задачи
и контролировать исполнение».
Однажды я встретился с Чубайсом, когда он был первым
заместителем премьер-министра, и мог лично убедиться в его феноменальной работоспособности.
Наше интервью было назначено на 9:30 вечера в его кабинете. Огромное
правительственное здание (Белый дом), где находятся кабинеты премьер-министра,
его заместителей и их сотрудников, было погружено во мрак – пустые коридоры,
молчащие кабинеты, запертые двери. Все разъехались по домам. Но в крыле Чубайса
полыхал свет. Там кипела работа, люди звонили по телефонам, готовили документы,
договаривались о встречах. Сам Чубайс появился в комнате для переговоров, чуть
запыхавшись – было ясно, что он очень занят. Но говорил совершенно внятно и
четко, и было ясно: передо мной – великолепный технократ.
По программе Чубайса приватизационные ваучеры были разосланы
всем российским гражданам (151 миллион ваучеров). По плану предполагалось
приватизировать основную часть российской промышленности за два года. Наиболее
общий сценарий приватизации сводился к следующему: 29 процентов компании
продавались за ваучеры на аукционе, 51 процент распределялся среди руководства
и рабочих, остальное оставляло за собой государство, чтобы впоследствии продать
за наличные или за обещания инвестиций.
Наиболее важной частью программы были ваучеры – в новой
экономике каждый гражданин получает свою долю; акционером может стать каждый, и
самые лучшие компании отнюдь не достанутся самым богатым. Эта идея являлась
воплощением демократии Джефферсона – заложить основу для создания массового
среднего класса и крупного внутреннего рынка, для быстрого развития экономики.
Да, сбережения россиян сгорели в костре гиперинфляции 1992 года, но теперь
граждане станут акционерами российских предприятий и смогут эти потери как-то
компенсировать.
Летом 1992 года президент Ельцин познакомил страну с идеей
ваучерной приватизации: «Нам нужны миллионы собственников, а не горстка
миллионеров. В этой новой экономике у каждого будут равные возможности,
остальное зависит от нас… Каждый гражданин России, каждая семья получат свободу
выбора. Приватизационый ваучер – это для каждого из нас билет в мир свободной
экономики».
Доля, которую представлял собой один ваучер, была ничтожно
мала, а российский рынок ценных бумаг был весьма примитивным, и владельцы
ваучеров, как правило, на приватизационных аукционах купить акции напрямую не
могли. Выбор сводился к следующему: инвестировать ваучер в компанию, где
человек работал, для чего в компании существовала программа акционирования,
либо передать ваучер в один из вновь создаваемых чековых инвестиционных фондов.
