И все же горротцы ее взяли. Совершенно необъяснимым для
большинства знатоков морского и вообще военного дела способом – но Сварог и
горсточка посвященных в иные секреты людей прекрасно понимали, в чем тут дело…
Он снова и снова вспоминал потерявшего себя, едва
удерживавшегося на узенькой грани меж безумием и здравым рассудком, совсем еще
молодого флаг-лейтенанта, единственного уцелевшего после той ночи…
Флаг-лейтенант, очень похоже, никогда больше не сможет стать
исправным офицером – Сварог в таких вещах разбирался не хуже здешних
поседевших в баталиях генералов и адмиралов. Бедняге уже не оправиться, хотя,
кто знает, случаются же на этом свете чудеса, самые невероятные…
Флаг-лейтенант, командир пусть и крохотной, но отдельной
боевой единицы (посыльного четырехпушечного куттера), остался в живых
исключительно благодаря умышленному нарушению строгих флотских регламентов. На
казенном ялике он с вечера вышел в море поудить рыбку – ночью, и только ночью к
поверхности воды поднимались фелюзы, считающиеся у знатоков «королевской
добычей». Водятся они не более чем в пяти-шести местах возле харумских
побережий, днем рыщут на глубине, а наверх выходят только при звездном свете.
Мясо у них вкуснейшее, кроме того, эта не особенно большая, с карася, зато
красивейшая рыбка издавна окружена кучей суеверий – и мясо ее-де несказанно
увеличивает мужскую силу, и засушенный спинной плавник, если носить при себе,
оберегает от стыдных любовных хворей и карманных воров, и касаемо кожи есть
какие-то сказочки…
Как узнал Сварог из сбивчивых откровений лейтенанта, не он
первый учинил подобное нарушение регламентов. По его словам, еще задолго до
того, как он стал нести там службу, многие втихомолку выходили на ночную
рыбалку – одно из тех мелких нарушений, что сыщутся в каждом гарнизоне, и
превратились уже не в нарушение даже, а в потаенную традицию… Поскольку
комендант смотрел сквозь пальцы на подобные вылазки, беспощадно преследуя все
прочие отклонения от военно-морского устава (говорили, он и сам не без греха по
части ловли фелюзов).
В общем, флаг-лейтенант в одну безоблачную ночь,
договорившись с добрым знакомым, заступившим в караул на пирсе (и пообещав при
удаче парочку фелюзов), вышел на ялике в море. Фарватер он знал прекрасно, мог
пройти по нему с завязанными глазами, так что не боялся угодить на мины. Отплыв
от крепости примерно на половину морской лиги (каковая, как известно, вдвое
длиннее сухопутной), он забросил удочки и всецело предался увлекательнейшему
занятию.
Он так и не вспомнил точного времени, когда это произошло.
Часы у него с собой были, но флаг-лейтенант давненько на них не смотрел, а потом
было не до того… Главное, он услышал вдруг странные звуки, нечто среднее меж
тихим механическим рокотом и шелестящим свистом.
И появились огни. Их было неисчислимое множество, они
возникали над морской поверхностью где-то меж яликом и крепостью и, описывая
крутые дуги, взметаясь на огромную высоту, падали на башни и стены ужасающим
ливнем. Сотни огней, – хрипел флаг-лейтенант, трясясь крупной дрожью,
уставясь на Сварога затравленными, полубезумными глазами, – многие сотни
огней…
Больше всего это походило на ракетный обстрел. Как всякий
опытный служака, флаг-лейтенант был прекрасно знаком с действием боевых ракет,
в крепости располагалось дюжины две батарей. Но в том-то и непонятность, что эти
огни выглядели очень уж маленькими, совсем крохотными, хотя взлетали не на
столь уж большом расстоянии от ялика…
Сколько это продолжалось, молодой моряк не мог сказать. Ему
показалось тогда – невероятно долго. Он ничего не понимал, и сидел в лодочке,
оцепенев, как статуя. Когда этот загадочный ливень наконец прекратился,
лейтенант понемногу пришел в себя, поднял парус и направился к крепости.
Первым, кого он увидел на пирсе, был его знакомый, начальник
караула. Он лежал на камнях с посиневшим, искаженным лицом, мертвее мертвого,
жутко скалясь, и поблизости валялись несколько его подчиненных, в том же виде.
Флаг-лейтенант кинулся в крепость. На палубах кораблей, мимо
которых он пробегал, лежали мертвецы. В воротах лежали мертвецы – караульные,
все до единого. И во внутреннем дворе. И в кордегардии. И в доме коменданта. И
в казарме. «Везде, везде, везде…» – как заведенный, твердил флаг-лейтенант,
подпрыгивая на стуле, переплетая пальцы, содрогаясь от дрожи, пока Амонд не
влепил ему парочку хлестких затрещин…
Он понимал, что не спит. Но действительность была хуже
самого кошмарного сна – везде, куда бы он ни кидался, лежали мертвецы с синими
лицами и жутким оскалом…
И флаг-лейтенант побежал назад, на пирс. Трясущимися руками
отвязал ялик, больше всего боясь, что не успеет, сойдет с ума прямо
здесь – но как-то обошлось, он поднял парус и вывел лодочку в море.
Какая-то частичка взбудораженного сознания, ведавшая профессиональными
рефлексами, работала исправно, и он повел утлое суденышко по безопасному
фарватеру, меж рядами мин, держа курс на Джетарам, до которого было примерно
пять с половиной морских лиг.
Он не помнил, на каком отрезке пути раздался взрыв, далеко
ли отплыл от крепости, насколько приблизился к Джетараму. Но упорствовал в
одном: это была не якорная мина, никакой ошибки. Налети он на мину, его
разметало бы в мелкие ошметки, ведь всякая мина несет заряд взрывчатки,
достаточный для того, чтобы проломить днище фрегата. А этот взрыв был
какой-то маленький. Вот именно, маленький. Корма ялика вдруг разлетелась, его
посекло щепками, но не особенно оглушило – и он сумел увернуться от
завалившейся прямо на него мачты, прыгнул в воду, сориентировался по звездам и,
размашисто загребая, поплыл в сторону Джетарама, потому что ничего другого не
оставалось делать, разве что идти утюгом на дно, а он, ведомый могучим
инстинктом, хотел жить, жить, доплыть…
И ведь доплыл, упрямец. Правда, сам уже совершенно не
помнил, как. На рассвете объезжавший окрестности конный патруль береговой
стражи увидел беспамятного человека, нижней половиной тела лежавшего в воде.
К нему тут же подскакали, увидели, что он жив, увидели морской мундир
(флаг-лейтенант сбросил только сапоги, а насчет мундира, видимо, не сообразил,
пребывая уже в затемнении ума), подняли на круп лошади, помчали на ближайший
пост…
Там найденного быстро привели в чувство с помощью пары
насильно влитых стаканов рома. Прислушавшись к горячечному бормотанию моряка,
облеченный некоторыми полномочиями начальник сначала не поверил, но после
краткого совета с сослуживцами и ведавшими безопасностью людьми решил все же
для очистки совести послать к крепости самолет. К тому времени кое-какие
военные реформы Сварога уже семимильными шагами продвигались по подвластным ему
землям – и во исполнение одной из идей в Джетараме обосновалась эскадрилья
истребителей со снольдерскими экипажами.
Самолет вернулся очень быстро, с полудюжиной пробоин от
мушкетных пуль на крыльях. Летчик доложил, что в крепости он, разумеется, не
садился (даже оставайся она в дружеских руках, там не нашлось бы места), он
сделал весьма неутешительные наблюдения: над главной башней Батшевы развевается
огромный горротский флаг, который из-за его уникальности трудно спутать с каким
бы то ни было другим – и уж тем более ронерским, еще вчера реявшим над
крепостью. И корабли, стоявшие в гавани борт о борт, тоже все, как один,
имеют на корме «кляксу».
