Больше он ничего не рассмотрел – попытался снизиться, но по
нему открыли ожесточенную мушкетную пальбу, пустили даже наудачу полдюжины
ракет с одной из башен, пробили плоскости, угодили в фюзеляж, но бензобак, к
счастью, не задели, и летчик без особого труда дотянул до Джетарама…
Высокий чин из Джетарама, в глубине души не вполне
доверявший снольдерцу, который совсем недавно перестал быть главным «вероятным
противником», послал к крепости быстроходный люгер, справедливо рассудив, что
он сможет достаточно близко подойти к крепости со стороны гавани, где пушек нет
ни единой. Командир этого люгера, отметим в скобках, уже сидел в печенках у
адмирала из-за своих пьяных безобразий и неисчислимых нарушений устава –
так что его не было бы особенно уж жалко, ежели что…
Рекомого флаг-лейтенанта (которому по возрасту полагалось бы
быть самое малое гран-капитаном, не препятствуй тому помянутые слабости)
извлекли из портового кабачка, вразумили ведром морской воды и объяснили
задачу. Он отдал честь и велел своему экипажу, таким же сорвиголовам, ставить
паруса.
Люгер вернулся благополучно. Флаг-лейтенант воякой был лихим
и опытным, он тщательно все продумал, дождался, когда солнце достигнет того
места на небосклоне, откуда будет светить стоящим на пирсе крепости прямо в
лицо, а ему, соответственно, в спину – и подошел к крепости почти
вплотную, кабельтов на двести.
Оказалось, летчик изложил все точнехонько так, как оно и
обстояло. Над крепостью развевалась «клякса», в порту стояли не менее
полудюжины фрегатов и корветов под горротским флагом, с кораблей в ударном
порядке выгружали солдат и легкие колесные пушки. Флаг-лейтенант, не колеблясь,
отдал приказ шарахнуть по пирсу из носового орудия, скосив картечью пару дюжин
неприятелей, после чего повернул кораблик в Джетарам, провожаемый беспорядочной
мушкетной пальбой и несколькими пущенными вслед ракетами.
И тогда в Джетараме в полной мере осознали, что произошло.
Заработал оптический телеграф, лихорадочно, словно припадочный, дергая
суставчатыми перекладинами, и печальная новость, передаваемая от одной вышки к
другой, понеслась в Латерану со скоростью не менее двухсот лиг в час…
Сварог, естественно, не раздумывал – бегло расспросив
доставленного самолетом везучего офицера, он прихватил Амонда, сам сел за рычаги
бомбардировщика, и менее чем через сутки оказался в Джетараме. К полудню все
имевшиеся в наличии корабли выступили в поход…
Пока он летел, хватило времени обдумать происшедшее.
Объяснение подворачивалось одно-единственное, другого просто не имелось. Подводные
лодки. Приходилось поверить, что Стахор каким-то образом договорился с
лилипутами из Токеранга – и их субмарины ночью забросали крепость ракетами с
каким-то отравляющим газом. Газ этот, судя по тому, что флаг-лейтенант,
высадившийся на берег через весьма короткое время после обстрела, остался цел и
невредим, был из категории недолговечных. Нечто подобное существовало и на
покинутой Сварогом Земле – отрава, сделав свое черное дело, где-нибудь через
полчаса разлагается на совершенно безопасные компоненты, не способные угробить
и мышь. Так что живая сила противника может очень быстро занять обработанные
территории, не опасаясь за свое здоровье…
Никаких сомнений, именно так и произошло. Гарнизон крепости
уморили неизвестным газом, а потом горротские корабли преспокойно подошли к
пирсу, обойдя минные поля по тому самому широкому фарватеру, которым
пользовались идущие в Джетарам мирные суда. Будь гарнизон жив и здоров, стой он
у пушек, эскадру вторжения моментально накрыли бы огнем, но ни единой живой души
в Батшеве уже не нашлось…
Амонд действовал без малейшего промедления – как он
объяснил Сварогу, сейчас каждый час был на счету. Шансы на удачу велики, и
весьма. Весь фокус в том, что ведущий из Джетарама в крепость фарватер,
несомненно, еще не перекрыт горротскими минами – агрессоры обязаны держать его
чистым, чтобы перебросить в Батшеву как можно больше людей. А пушки крепости в
данном случае бессильны – там попросту нет укреплений, обращенных бойницами в
сторону Джетарама. Конгер в свое время запретил их строить, сказав, что в этом
нет нужды, Батшева и Джетарам обязаны навсегда оставаться единым целым…
Так что план адмирала был прост – ворваться в порт, взять на
абордаж стоящие там горротские корабли, высадить морскую пехоту и отбить
крепость, хоть тресни. Всем было так и объявлено – что дороги назад нет,
крепость должна вернуться к хозяевам, и точка. Морские пехотинцы и экипажи
кораблей либо вернутся в Джетарам победителями, либо не вернутся вообще – о чем
персонально позаботится сам адмирал. Зная его, никто не сомневался, что Амонд
не шутит, и обратной дороги нет…
Оттого, что план этот был незатейлив, он вовсе не выглядел
авантюрой. Другое дело, что потери должны быть огромны, но есть на войне
ситуации, когда с потерями не считаются нисколечко…
Крепость уже показалась впереди, словно поднявшись с
морского дна – высокие серые стены из огромных блоков, обширный причал, у
которого стоят уже не менее дюжины кораблей под ненавистными флагами, деловитая
суета на пирсе. До берега было чуть поменьше морской лиги, но Сварог, как ни
прижимал к глазу сильную подзорную трубу, не рассмотрел ничего похожего на
приготовления к отражению атаки, хотя там, несмотря на светившее в глаза
солнце, должны были все же заметить идущую на всех парусах эскадру. Есть ведь
специальные подзорные трубы с затемненными стеклами, коими вооружают вахтенных
специально для таких случаев…
– Адмирал, – сказал он, – мне, новичку,
показалось, или они в самом деле держатся как-то неправильно?
– Вот то-то и оно, – отозвался адмирал, не отнимая
трубы от глаза. – Ни малейших признаков… Странно. Простите, государь,
некогда, работать пора…
Он привычно заткнул трубу за широкий золотой пояс, поднял ко
рту микрофон и заорал команды. Матросы на реях проворно убирали добрую половину
парусов, «Морской конь» замедлял ход, пропуская вперед два фрегата и транспорты
с морскими пехотинцами.
Сварог опустил трубу, покосился на покрытый вишневым лаком
виолон, надежно закрепленный на перилах мостика в специальном ящике, обитом
простеганной ватой. Это была еще одна старинная морская традиция – капитан
идущего ко дну корабля обязан не просто оставаться до последнего на мостике,
как то принято и на Земле, – он еще должен с превеликим хладнокровием
играть на виолоне, исполняя громогласно свои любимые песни – печальные или бравые,
смотря на чей вкус, по собственному усмотрению. Отсюда и пожелание товарищу:
«Чтобы тебе никогда на виолоне не сыграть». Отсюда и бодрый тост: «Чтобы все
наши враги побыстрее забренчали на виолонах!» Одним словом, считается, что
моряк в своей жизни играет на виолоне лишь единожды – а впрочем, все зависит от
везения, капитан идущего ко дну корабля вовсе не обязательно должен погибнуть,
иные не раз выигрывали… Главное, строго соблюсти традицию.
Фрегат прошел слева на всех парусах, за ним другой, следом
почти столь же проворно шли транспорты, на палубах которых толпились бритые
наголо, вооруженные до зубов морпехи совершенно неинтеллигентного вида –
прошедший огни и воды тертый народ, в большинстве своем взятый с каторги, а то
и прямо из-под виселицы, и отступать им сплошь и рядом не полагалось вообще,
хотя бы рушилось небо и планета рассыпалась на куски. Штрафбаты из прошлого
Сварога по сравнению с этими субъектами были белыми пушистенькими зайками…
