Были бурными года,
скалы – белыми.
Только все уж, господа,
ставки сделаны.
Дремлют скучные года
немо, глухо,
пусть вода вам, господа,
будет пухом…
Он оцепенел от унижения и позора. «Морской конь» остался один-одинешенек,
остальные корабли исчезли бесследно, как будто их никогда и не было в спокойном
море, ярко освещенном солнцем, как будто и не шла совсем недавно на всех
парусах гордая и сильная эскадра.
Адмирал Амонд хрястнул подзорной трубой по перилам так, что
стекла и мятые бронзовые трубки брызнули во все стороны. Подняв ко рту микрофон
так резко, что ударил себя по лицу, зарычал что-то. Матросы взлетели по вантам
так, словно конечностей у них стало по дюжине, захлопали, разворачиваясь, все
до единого паруса. Фрегат уходил прочь от крепости.
Сварог посмотрел за корму. Расстояние оставалось столь же
небольшим, и он прекрасно видел, что набережная, как и палубы кораблей в
гавани, просто-таки усеяна горротскими моряками – машущими шляпами и кулаками,
орущими что-то неразличимое, изображавшими непристойные жесты, какими на войне
принято выражать предельную насмешку над поверженным противником и презрение к
таковому. И над всем этим обезьянником полоскалось на ветру белоснежное
знамя с черным солнцем – зрелище, которое Сварог отныне ненавидел больше всего
на этой земле…
Фрегат удалялся на всех парусах, сквозь неумолчные вопли он
шел прямо по видневшимся в волнах головам, решительно и жутко, словно корабль
мертвых из старых морских легенд, сложенный из ногтей всех утопленников,
сгинувших в море с начала времен.
Сварог схватил адмирала за рукав. Говорить он не мог, не
удавалось произнести ни слова, он только показал на воду, на барахтавшихся
людей, на призывно машущие руки.
– Я спасаю короля! – рявкнул Амонд с закостеневшим
лицом. – А на все остальное плевать! Самый полный, фор-стаксели поднять,
все на мачты!
Видя, что Сварог порывается выхватить у него рупор, он
что-то крикнул в сторону, и на Сварога моментально навалилось с полдюжины
матросов, без малейшего почтения к королевскому сану сбили с ног, усадили на
палубу, вцепились в плечи. Какое-то время он пытался выдираться, но эта орда
его без труда пересилила, и он понял, что не в состоянии помешать. Фрегат
уходил к Джетараму на всех парусах, навстречу слепившему солнцу. Крики
постепенно затихали за кормой, море снова казалось пустым, как при начале
времен, «Морской конь», единственный уцелевший из всей джетарамской эскадры,
невредимым возвращался в порт…
Сварог сидел, не шевелясь, но в его плечи все еще бдительно
вцепилось множество рук. Конец Джетараму, думал он отстраненно, холодно, с
изумившей его самого рассудочностью. Даже если горротцы не станут его
штурмовать, даже если он останется в руках Сварога – Джетараму конец,
потому что со взятием Батшевы он теряет всякое значение. Залив Мардин теперь –
в руках горротцев, и только от них зависит, пропускать в Джетарам корабли, или
нет. От залива до полуострова Тайри тянутся малонаселенные места, где нет ни
единого порта, хотя бы отдаленно напоминавшего размахом Джетарам. Конечно,
Фиарнолл в руках Сварога, и Балонг тоже, но падение Батшевы слишком многое
меняет в складывавшихся веками торговых маршрутах, в военно-политическом
раскладе… Слишком многое.
Наверное, я помаленьку стал, неожиданно для себя самого, подлинным
королем, подумал он горько, с той же холодной четкостью мысли. Настоящим
королем, способным даже в этот момент думать в первую очередь о
военно-стратегическом равновесии и политических раскладах, а не о тех, кто
остался барахтаться в волнах. Мне жаль их как-то мимолетно, потому что
совершенно ясно теперь, что оказался под угрозой Балонг, и у меня нет ни единой
военно-морской базы на полуденной стороне Харума, и слишком многое придется
менять в самом лихорадочном темпе, и возникла масса новых неотложных дел, и я
уже думаю, кого следует собрать на совещание немедленно, а кого – во вторую
очередь, какими полками придется прикрыть Ратагайскую Пушту, какие перебросить
в междуречье Монаура и Тея, где устраивать временные гавани, где закладывать
новые порты, и из каких статей бюджета стянуть на это деньги, и возможно ли
вообще учинить бюджету внеочередное кровопускание. И еще о тысяче подобных
вещей я сейчас думаю, потому что таков мой долг – думать именно об этом, а не
скорбеть о тех, кто остался позади. Да, наверное, я незаметно стал хорошим
королем – раз хладнокровно и логично обо всем этом рассуждаю, а не ору в
истерике, требуя немедленно развернуть корабль и подобрать, сколько удастся,
потерпевших крушение. У меня нет времени их подбирать. За моей спиной –
мои королевства, которым я один повелитель и защита. Хорошим королем я стал,
настоящим, но, Господи, до чего это горько и больно, оказывается, быть настоящим
королем…
Он не знал, сколько времени прошло. Просто в какой-то момент
увидел впереди Джетарам – высокие башни форта, лес мачт, толпу на
пристани. Сердито повел плечами – и его на сей раз моментально отпустили,
отпустили во все стороны, почтительно вытянув руки по швам, склонив головы,
пятясь, бесшумно исчезая с мостика…
Он бросил косой взгляд на Амонда. Адмирал смотрел перед
собой, скрестив руки на груди, лицо у него было такое, что особо
впечатлительным и утонченным натурам лицезреть это безусловно не следовало –
ради вящего душевного спокойствия, чтобы не орать потом по ночам посреди
кошмарного сна…
«Почему они не потопили нас? – подумал Сварог. – У
них были к тому все возможности, они не могли не разглядеть в перископы мой
штандарт на корме фрегата. Почему Стахор на сей раз не попытался со мной
разделаться раз и навсегда? Завершить то, что ему не удалось в Клойне… Почему
они не потопили нас?»
По тому, как повернулся к нему адмирал, он понял, что задал
вопрос вслух – первые слова, которые он произнес после разгрома.
– Я сам над этим ломаю голову, государь, – ответил
Амонд с той же холодной рассудительностью, какую Сварог ощущал в себе, несмотря
на все происшедшее.
Он был настоящим адмиралом, как Сварог – настоящим
королем. И оба в этом качестве не могли себе позволить многое из тех
человеческих чувств, которыми простые люди, счастливцы, обладают, как сокровищами,
и сами не подозревают, насколько они счастливы и богаты, невозбранно давая волю
эмоциям и чувствам…
– Вполне возможно, эти крохи ведут свою игру, –
сказал Амонд, не меняя позы, глядя вперед с невозмутимостью деревянной фигуры с
корабельного бушприта. – В подобных делах каждый участник ведет свою игру,
это азбука… Хм, все возможно… Знаете, когда я был совсем молодым, и мы прижали
у островов Девайкир пиратскую эскадру… был такой капитан Брагенар,
примечательная личность, из знаменитых… так вот, мой тогдашний командир потопил
два корабля, а третьему, с самим Брагенаром на борту, дал уйти, хотя имел
полную возможность пустить и его на дно. Хозяйственный расчет, понимаете ли.
У Брагенара было больше старых счетов с горротцами, чем с нами, и он
определенно причинил бы им больше вреда, чем нам… Хороший кот никогда не
вылавливает всех до единой мышей в доме – и большая политика, в сущности,
повинуется тем же принципам, вы это знаете лучше меня, ведь это вы – мой
король… А знаете что? Вполне возможно, сам Стахор поменял намерения.
Времена нынче настали ох какие непростые… Быть может, он рассчитывает, что вы
причините гораздо больше вреда кому-то другому – больше, чем ему… А может,
он опасается, что, погубив вас, останется один на один с теми опасностями, которые
вы принимали на себя, словно щит…
