Сварог, без труда уловив намек, придвинул к нему чеканный
кувшин, и отец Грук, не чинясь, наполнил свою чарку.
– Ваше здоровье! Так вот, о Проклятом Озере… Какой-то
затворник там и в самом деле жил в старые времена, и дом стоял, пока не ушел
под воду, когда случился обвал. Охотно верю, что его и в самом деле приезжали
арестовывать некие государственные люди, и их там перерезали втихомолку – знаю
я ребят, которые как-то, лет десять тому, находили у озера и старинные монеты,
и проржавевшие мечи, и часы, и еще всякие мелочи из тех, что ни один нормальный
человек просто так не выбросит. Бляхи с конской сбруи, еще что-то…
– И где это все теперь?
– А леший его знает! – пожал плечами отец
Грук. – Это же были лесные братья, а не ученые книжники из тех, что
прилежно разыскивают всякую старину и волокут ее в музеи. По-моему, лиг на
триста вокруг и не найдешь ни единого музея… Все, что было из благородных
металлов, пошло на пропой души или стало приспособлено к собственным нуждам –
помню, кто-то серебряный эфес приладил к своему клинку, кто-то золотые бляхи
себе на уздечку поставил… Но костей там не было, ни человеческих, ни конских.
Вокруг столько разнообразнейшего зверья, что от трупа, человеческого ли,
конского ли, окажись он не закопанным в глуши, очень скоро ни единой косточки
не останется. А вот вещички зверью ни к чему. – Он задумчиво поскреб
макушку. – Вообще-то, если рассудить… Перережь тех приезжих обыкновенные
головорезы, они уж ни за что не оставили бы мечи, особенно с серебряными
эфесами, да полные кошели монет… Ну, не знаю. Факт, что кого-то там в
стародавние времена прирезали или прикончили иным способом, и они так и
остались непогребенными лежать, причем неограбленными. А озеро… Все
разговоры про него были связаны опять-таки с той историей про разъяренного
демона. Будто бы он напоследок, решив пакостить с размахом, наложил на озеро
проклятие. По всем сказочным правилам: кто воды из озера изопьет – в одночасье
помрет смертью лютою, кто искупается там – концы отдаст, кто рыбу выловленную
съест – не заживется… Но насчет этого должен вам заявить со всей уверенностью:
брехня! – отец Грук осушил чарку, икнул и значительно поднял палец. –
Брехня первостатейная! Уж мне-то доподлинно известно. Отец мой, надобно вам
знать, жил бедно. И от лютой нищеты решил как-то половить рыбку в Проклятом
Озере. Рыбы там немерено, та-акие сазаны и желтоперы… Рассуждал мой покойный
батюшка, человек вольнодумный и рисковый, предельно просто: если с рыбой все в
порядке, с голодухи не помрем, а если от нее всем придет безвременная смерть,
то все равно не сегодня-завтра семейству и так с голодухи загибаться… Короче
говоря сходил он туда, забросил верши, наловил изрядно и для начала отведал
сам. Отличная рыбка, жирная, мясо белое, на свет посмотришь – солнышко
сквозь нее просвечивает… Жил он возле озера три дня. Каждый день хлебал ушицу,
наворачивал жареную на рожне рыбку – и не то что не помер, а, наоборот, стал
замечать, что ряшка у него наливается… И никакого вам проклятия, и никакой
безвременной смерти, и, наконец, никакие призраки загубленных ночью из озера не
являются и к себе в гости не тащат. Осмелел он тогда, наловил целый мешок и
припер домой. Я эту рыбку до сих пор помню… Она, кормилица, нас на ноги и
подняла. Было это впервые двадцать пять лет тому, ну да, мне десять стукнуло… И
потребил я этой якобы проклятой рыбки – не сосчитать. И до сих пор потребляю
при случае. – Он гулко пошлепал себя ладонью по объемистому чреву, не
особенно и пострадавшему в размерах за время заточения. – Глядя на моего
родителя, и другие, припертые голодухой, стали тянуть рыбку почем зря, кто
вершами, кто неводом, кто на уду. Иные, правда, до сих пор опасаются, но многие
туда ходят регулярно. Ах, как хорош желтопер, если завялить его умеючи… Если
позволите, ваше величество, если у вас там не какое-то уж очень особенно
секретное дело, я к вам с удовольствием напрошусь в провожатые. Наловлю
желтопера на зеленую муху, и получится такой деликатес, какого вы в ваших
дворцах отродясь не едали. Особенно если вяленым желтопером заедать выдержанный
нэльг из Сезаровых погребов… И никто не видел там никаких призраков!
Сварог задумчиво спросил:
– Значит, в точности неизвестно, что именно там
произошло и когда?
– Совершенно неизвестно! – сказал отец Грук, с
сожалением покачав за горлышко опустевший кувшин. – Лет сто пятьдесят
назад… Или малость поменьше… Монеты вроде бы были с гербом королевы Дайни, мне
растолковал один бывший студент, а она, если мне память не изменяет, лет сто
пятьдесят назад и правила…
– Сто двадцать пять.
– Ну, вам виднее… Но монеты были биты в царствование
Дайни, точно. А что там произошло… Да кто же знает, государь? Это у вас в
городах полным-полно книжников, которые пишут подробные труды про любые
стародавние события, даты не путают, хроники ведут… А в нашем захолустье
народец большей частью даже своего имени подписать не может. Грамотный у нас
только бургомистр, судейские, да чиновники, да и то казнокрады они все, кого ни
возьми, а кто не казнокрад, тот служанок совращает или запоем пьет… Я, правда,
грамотный, но хроник не веду, недосуг. Одним словом, если что-то у нас и
произошло в старые времена, то не отразилось ни в ученых книгах, ни даже в
полицейских протоколах, потому что крючки у нас тоже большей частью
неграмотные, а кто грамотен, с лишней писаниной возиться не станет, разве что
уж произойдет нечто из ряда вон чрезвычайное. Вот и легко догадаться, что любое
событие наш невежественный народец так исказит и перепутает со своими
побасенками и байками, что сотня городских книжников до истины уже не
докопается, хоть вы им плахой грозите… Уж простите, что утомляю вас своей
дурацкой болтовней…
– Ну что вы, – задумчиво сказал Сварог. –
Вы – прямо-таки светоч мудрости и логических размышлений, отец Грук, хоть
в советники вас приглашай…
– Не надо, – испуганно встрепенулся монах. –
Я – человек, насквозь пропитанный дикой волей, в столице умру от тоски. А
у вас там еще и интриги на каждом шагу, и сплошной камень вместо леса, и даже,
болтают, творятся какие-то странные знамения, связанные с пробуждением Великого
Кракена… – он оживился, наливая из второго кувшина, радушно поданного
Сварогом. – Вот кстати! Пока новости до нас дойдут, настолько исказятся и
расцветятся фантазией, что уже не отличить вранье от правды… Говорят, будто у
вас там рождаются что ни день двухголовые телята, козлы кричат ночами
человеческим голосом, новорожденные младенцы связно пророчествуют, причем
исключительно беды и напасти, а в столице, в полнолуние памятник Гарепо
Злосчастному сходит с постамента и шатается по прилегающим улицам…
– Совершеннейшее вранье, – сумрачно сказал Сварог.
– Ну и слава богу, – облегченно вздохнул отец
Грук. – Значит, еще поживем. Признаться по совести, сам я как-то плохо
верю и в Великого Кракена, и в Багряную Звезду, о которой иные толкуют. Но вот,
знаете ли… Говорил я с одним рыбаком, а человек он солидный и не склонен
сочинять байки. Клялся мне, что недели две назад своими глазами видел ночью на
Ителе целую стаю спрутов. Здоровенные, уардов по десять, глазами таращатся,
щупальцами водят… В народе шепчутся, что это они якобы бежали из моря в страхе
перед Великим Кракеном… Хоть и принадлежат к тому же племени, но Кракен им
определенно не по нутру…
