Очень скоро кавалькада оказалась за городом, практически на
том самом месте, откуда Сварог вчера обозревал живописные окрестности. Только
теперь картина разительно изменилась: безлюдная прежде равнина кипела жизнью.
Огромный военный лагерь, где разместились не менее пяти тысяч человек, радовал
взор любого, находящего, что одно из самых прекрасных зрелищ на свете –
грамотно устроенный бивуак.
Стройными рядами протянулись парусиновые палатки, походные
коновязи, кожаные водопойные корыта. В предписанных уставом местах воткнуты в
землю полковые знамена и двухцветные вымпелы ал. Как положено исстари, у
каждого знамени стоят четверо часовых со штандарт-перевязями на кирасах, а у
каждого вымпела – двое. В нескольких местах тянутся к небу черные дымки
походных кузниц, и к ним выстроились недлинные очереди кавалеристов, чьи лошади
нуждаются в перековке. Палатки полковых коновалов, как полагается, отмечены
бело-зелеными вымпелами. Дымят кухни, откуда доносится приятный аромат мясной
похлебки. Слева, опять-таки огородив небольшое пространство уставными веревками
с зелеными треугольными лоскутами, суровые профосы, здоровенные хмурые дядьки в
кожаных колетах, с засученными по плечи рукавами, сноровисто охаживают розгами
голую задницу растянутого «на четыре колышка» бедолагину, значит, заслужил…
Одни только Вольные Топоры нарушали уставную гармонию – в
знак своего исконного, вольного статуса установили палатки не аккуратной
шеренгой, а хаотичной кучей. Но это была одна из тех мелочей, в которых Топорам
следовало потакать. Главное, отсюда видно, что и в их расположении не заметно
ни малейших следов безделья или предосудительных в походе забав – все в
порядке, кто оружие точит, кто сбрую проверяет…
Проезжая шагом мимо палаток, Сварог зорко приглядывался к
физиономиям своих бравых ребят. И в конце концов должен был признать, что его
приказ об умеренности был выполнен в точности: видно, конечно, невооруженным
глазом, что вчера употреблял каждый второй, не считая каждого первого – но в
меру, в плепорцию, так что сегодня не заметно ни единой рожи, сведенной тяжким
похмельем. С Черным Князем шутки плохи – не дожидаясь приказа короля, своей
волей велит профосам ободрать зад провинившемуся, а то и повесит на вздернутых
оглоблях в обозе…
Справа послышался звук, казалось бы, несовместимый с общей
картиной, но только не для знающего человека. Затарахтел мотор единственного
привезенного с собой в обозе самолета. Ага, собрали наконец…
Сварог повернулся в ту сторону. Истребитель как раз сорвался
с места, побежал по равнине, набирая скорость, и трава упруго пригибалась по
обе стороны от него под напором воздушной струи от превратившегося в туманный круг
винта. Оторвался от земли и пошел вверх, круто набирая высоту, полетел в
сторону перевала и крепости. Человек десять в синих с серебром мундирах –
батальон аэродромного обслуживания, хотя и именовавшийся здесь иначе – остались
стоять в горделивых позах, всем своим видом демонстрируя превосходство над
архаичными родами войск и причастность свою к семимильной поступи технического
прогресса. Оказавшиеся поблизости гланские конники, народ патриархальный,
смотрели вслед умчавшемуся на разведку самолету с явным неодобрением, а один,
не скрываясь, помахал перед лицом вправо-влево сжатым кулаком – так в Глане
отгоняют нечистую силу. Ничего, ребята, привыкнете, весело подумал Сварог.
Стальной конь идет на смену крестьянской лошадке… черт, а не добиться ли, чтобы
в обиход вошли трактора? Гораздо легче было бы осваивать целину в Трех
Королевствах. Нужно будет провентилировать вопрос наверху, заранее прикинув,
кто будет против, а на кого можно полагаться…
Он повернул коня в сторону палатки Черного Князя. Шатер
Гарайлы абсолютно ничем не отличался от прочих, разве что размерами был самую
малость побольше. Перед ним, охраняемый шестью часовыми, стоял штандарт маршала
гвардии – черное знамя с вышитыми золотом скачущими конями, подковами и
скрещенными мечами. Штандарт этот в минуту передышки и хорошего настроения
придумал сам Сварог, и новоиспеченному маршалу он пришелся по вкусу; правда,
Гарайла, налюбовавшись эскизом, деликатно поинтересовался, нельзя ли добавить
Симаргла и «мертвую голову» – старый геральдический символ ратагайской конницы.
Сварог, пребывая в самом добром расположении духа, разрешил. По его глубокому
убеждению, штандарт с добавлением «мертвой головы» стал напоминать махновское
знамя – но, поскольку о махновцах здесь никогда не слышали и вряд ли когда-нибудь
услышат, не стоит быть излишне придирчивым эстетом… Главное, маршал был в
восторге, а человек он нужный и глубоко преданный, пусть себе тешится…
Палатка Гарайлы стояла в гордом одиночестве, на расстоянии в
добрых двести уардов от лагеря, и примерно на половине этой дистанции
растянулись цепочкой с дюжину караульных гвардейцев. Причина тут была отнюдь не
в маршальской спеси, каковой Гарайла и не страдал, – просто так уж исстари
повелось, что палатка военачальника, в которой часто проводятся секретнейшие
совещания, должна стоять на отшибе, чтобы разговоры в ней никто не мог
подслушать. Вполне разумный и эффективный обычай для мира, в котором шпионы
пока что не пользуются микрофонами…
Завидев Сварога, караульные вытянулись по стойке «смирно».
Он спрыгнул с коня, привязал поводья к походной коновязи, где уже стояло с
дюжину боевых скакунов, жестом приказал свите оставаться на прежнем месте и в
одиночестве направился к палатке.
Вход, как маршалу и полагалось по чину, стерегли шестеро с
клинками наголо. Сварога, разумеется, и эти не остановили, исправно
вытянувшись. Он приподнял закрывавший вход полог и вошел.
Маршал сидел лицом к нему за раскладным столом, заваленным
картами. Увидев короля, нацелился было вскочить и рапортовать, но Сварог, видя,
что маршал погружен в серьезные дела, показал рукой, что беспокоиться не
следует. Оглядевшись, придвинул ногой неказистый, но прочный раскладной стул,
сел и закурил.
Гарайла с озабоченным, хмурым лицом продолжал возиться с
линейкой и огромным бронзовым циркулем, и это затянулось надолго. Сварог
терпеливо ждал, стряхивая пепел в стоявшую на полу тарелку с обглоданной
костью.
Закончив наконец, Гарайла отодвинул инструменты, но головы
не поднял. Подперев голову руками, сжав кулаками уши, вперил взор в ворох карт
на столе – по сложившемуся у Сварога твердому убеждению, уже ничего не
рассчитывая и не обдумывая. Просто сидел и таращился на стол с чрезвычайно
отсутствующим видом. Определенно у него было дурное настроение, а ведь это
плохо вязалось с первыми успехами кампании. Сварог даже забеспокоился: что,
если разведка притащила какие-нибудь скверные новости? Скажем, поблизости все
же объявились превосходящие силы противника в таком количестве, что разумнее
сразу отступать. Жаль, если так. Удачно все началось, и продолжается пока что
не самым худшим образом…
Словно забыв о присутствии Сварога, Гарайла вдруг затянул,
по своему обыкновению, самозабвенно, но фальшиво, коли уж называть вещи своими
именами, невероятно гнусавым голосом:
– Помню, брала наша конница
Тиморейские поля…
