— Ой, не могу! Шо! Ни шо, — захихикала
тетка. — Езжай в свое общежитие, лимита убогая, ишь когти раскрасила, срам
смотреть!
Я не стал слушать их ругань, а, быстро пройдя турникет,
спустился на платформу и стал ждать поезда. Если признаться честно, живу словно
рыба в аквариуме, плаваю в закрытой системе и редко общаюсь с народом. Может,
это к лучшему?
Поезд с ревом подкатил к перрону, я вошел в вагон, который,
к моей радости, оказался полупустым. Сел на сиденье и принялся бездумно
разглядывать пассажиров, большинство из которых держало в руках книги.
Недавно «Литературная газета», которую я продолжаю по
привычке покупать, затеяла целую дискуссию на тему, кого из современных
литераторов считать гениями. Назывались совершенно неизвестные мне фамилии, в
результате победил некто Слонов с повестью «Душевная рана». Интересно,
журналисты «Литературки» когда-нибудь ездят в столичном метро? Сейчас в вагоне
находилось примерно двадцать человек, и я насчитал три томика Марининой, два —
Колычева, четыре — Литвиновых и один — Агаты Кристи. Остальные уткнулись в
учебную литературу, Слонова не было ни у кого.
— Следующая станция… — ожил динамик.
В вагоне началось шевеление. Часть пассажиров вышла, им на
смену вошли другие. У вновь прибывших тоже оказались книги: парочка любовных
романов, Дашкова и грамматика немецкого языка. Двери начали закрываться.
— Эй, погодь, — донеслось с платформы.
К вагону спешил дядька с двумя обшарпанными чемоданами в
руках. Он подлетел к двери, всунул между створками голову, украшенную кожаной
кепкой, и в эту же секунду они хлопнули, зажав несчастному шею. Все произошло в
секунду, вагон дернулся и медленно пришел в движение.
— … — заорал бедный мужик, делаясь похожим на
огнетушитель, — отъездился!
Я вскочил и ринулся к бедолаге, еще пара мужиков кинулись на
помощь. Объединив усилия, мы отжали двери. Поезд, вздрогнув, остановился.
Потный, тяжело дышащий мужик ввалился внутрь.
— Вот так … — сказал он.
— Послушай, дед, — возмутился один из парней,
открывавший двери, — если в следующий раз попадешь в такое положение,
бросай свои баулы и раздвигай створки, так и погибнуть можно.
— Еще чего, — огрызнулся дядька, — чтоб мой
багаж сперли!
— Вот дурья башка, — взвился юноша, — если
голову оторвет, ничего уже не понадобится.
— Не скажи, — отдувался дядька, вытирая лицо
рукавом болоньевой куртки, — у меня в узлах полно всего хорошего, за
деньги купленного, а в вашей Москве одни воры. Меня шурин крепко предупредил:
«Ты, Василий, чемоданы без присмотра не оставляй, мигом…» Ох и натерпелся я
страху! Метро-то дурацкое! Виданное ли дело, поезд двери закрыл и поехал! Чуть
не убил меня.
— Надо было другой поезд подождать, — вступила в
разговор женщина в голубой шапке из мохера. — И незачем метро ругать,
просто следует аккуратно им пользоваться!
— Дрянь, а не транспорт, — решительно сказал
дядька, подхватывая чемоданы, — а вы все в этом городе психи — бегом,
скачком… Орут все, пихаются, бутылка пива семнадцать рублей стоит! Это кто же
себе такое позволить может? Ваще, блин, сдурели.
Поезд мирно докатил до следующей станции. Двери
распахнулись, я вышел на платформу. Вообще-то, провинциал был прав, окружающие
сограждане толкают со всех сторон.
Глава 8
Нора взяла у меня диктофон, на который я, не надеясь на
собственную память, записал рассказы тех, кто видел Соню, и удалилась в
кабинет. Я прошел к себе и лег на диван. Следовало пойти на кухню и заварить
чай, а еще лучше порыться в холодильнике и соорудить пару бутербродов. Но,
во-первых, я терпеть не могу хозяйничать, во-вторых, во рту прочно поселился
вкус «чая», которым потчевала меня Евдокия Петровна, в-третьих, у плиты сейчас
колдует над очередным несъедобным блюдом горничная Лена, она явно захочет мне
услужить, но даже сыр, просто положенный на хлеб, в руках Леночки превращается
в нечто отвратительное. Я натянул на себя плед и начал медленно засыпать,
сказывались последствия бессонной ночи. Ноги наконец-то согрелись, тело
расслабилось. В комнате было тепло, пахло моим любимым табаком. Пару месяцев
назад я начал курить дома трубку. В город по-прежнему беру сигареты, но в
свободную минуту устраиваюсь в кресле, раскрываю книгу, набиваю…
Вдруг зазвонил телефон.
Я нехотя приоткрыл глаза. Ни за что не встану, аппараты
стоят во всех комнатах, Лена подойдет. И точно, вскоре телефон замолчал. Я
опять начал проваливаться в сон, и тут оглушительно заиграл мобильный. Поняв,
что отдохнуть не удастся, я взял «Нокиа» и буркнул:
— Да?
— Ванечка, — раздался голос Таисии, домработницы
Николетты, — будь другом, приехай поскорей.
— У вас что-то случилось?
— Так Николетта заболела, орет дурниной, —
ответила Тася, — видать, плохо ей совсем. Велела тебе явиться.
Я встал и открыл шкаф, машины нет, следует одеться потеплей.
Можно, конечно, никуда не ехать. Вам кажется, что я плохой сын? Может, и так,
но если Николетта, по выражению Таси, «орет дурниной», значит, ей не так уж
плохо. По моим наблюдениям, когда человек собрался умирать, он молчит. И потом,
сдается мне, что маменьку треплет похмелье.
Ботинки на меху почти спасли меня от холода. Тася приняла
дубленку и жарко зашептала:
— Врача велела вызвать.
— А ты как поступила?
— Ноль три позвонила!
Я укоризненно покачал головой, сейчас придется объясняться с
озлобленными медиками.
В спальне было очень душно и пахло валокордином. Я
решительно распахнул форточку, морозный воздух мигом ворвался в помещение.
— Вава! — взвизгнула маменька. — Ты решил
меня убить! Немедленно закрой!
Я усмехнулся. Вава! Еще не так давно матушка постоянно звала
меня этим детским именем, и пришлось приложить немало усилий, чтобы отучить ее
от идиотской привычки. Правда, сейчас кличка «Вава» отчего-то перестала меня
злить. Наверное, я в сорок лет пережил кризис подросткового возраста и стал
смотреть на мир иными глазами. Впрочем, Николетта теперь редко обращается ко
мне так, только когда злится.
— У тебя болит голова?
— О-о-о, — простонала маменька из-под пухового
одеяла стоимостью пятьсот долларов, — умираю! Слушай внимательно! Я
привела в порядок весь архив, разобрала фотографии, письма. Тебе после моей
смерти будет интересно посмотреть! Мне признавались в любви такие люди! Поэт
Филимонов! Ты, надеюсь, слышал эту фамилию! Еще генерал Бобрин…
