— Не смей со мной так разговаривать в моем доме!
Я ничего не ответила и продолжала есть суп. Все молчали и сидели не шевелясь. Отец редко выходит из себя, но, когда это случается, он становится грозен. Сейчас он взбешен до крайности, это ясно, но и во мне все сильнее закипал гнев, хоть я старалась держать себя в руках.
— Он не имеет к этому никакого отношения, — сказала я ровным голосом.
— А почему, собственно? Разве он не несет ответственности за твои поступки?
— Нет, потому что на самом деле он не…
— Нет, Люси, все нормально, — остановил меня Дон. Я не знаю, почему он это сделал, но в лице его не было и тени страха или смущения, а лишь желание помочь и защитить. И легкое раздражение, пожалуй.
— Какова конкретно ваша роль во всем происходящем? — спросил отец.
— Сделать ее счастливой, — спокойно ответил Дон.
— Чушь.
— А когда Люси будет счастлива, она найдет верный путь. И я смогу за нее не беспокоиться.
— В жизни не слышал такой ахинеи. Бессмысленная болтовня. Если вы и впрямь хотите указать ей верный путь, то, похоже, это вам не удается.
— А как вы оцениваете свои усилия? Вам удается роль заботливого отца?
Желая защитить меня, он невольно затронул самую болезненную тему. Удивительно, он едва-едва знаком со мной, а знает меня, кажется, лучше всех моих родственников. Я боялась поднять на них глаза, боялась увидеть их лица.
— Как вы смеете говорить со мной в подобном тоне! — закричал отец и встал. Он высокий мужчина, а сейчас казался просто гигантом, нависающим над пигмеями, сидящими за столом.
— Сэмюэль, — тихо произнесла мама.
— Люси ушла с работы, где ей было плохо, — продолжал Дон. — Я не вижу в этом ничего ужасного.
— Люси плохо на любой работе. Люси ленива. Люси никогда не найдет такого места, где сумеет себя применить. Это ей ни разу не удавалось. Она всегда бросает то занятие и тех людей, от которых ей могла бы быть польза. Она не воспользовалась прекрасным образованием, которое мы ей обеспечили, она живет, как свинья, в квартире размером с эту комнату, она порочит и позорит нашу фамилию — и вы, судя по всему, точно такой же.
Силчестеры не плачут. Силчестеры не плачут. Не плачут. Я повторяла это, как заклинание, после каждого его непереносимо обидного слова. Да, моя паранойя опять не подвела, я всегда знала, что именно так он обо мне думает, а теперь он сказал это вслух, при всех. При Доне, который не был моей Жизнью, но стал мне совсем небезразличен. Это было слишком больно, слишком унизительно, гораздо хуже, чем расставание с Блейком или потеря какой угодно работы.
— Я устал от ее поведения, от ее бесконечных неудач и провальных попыток чем-нибудь заняться. В нашей семье все, из поколения в поколение, добивались успеха. В этой комнате сидят ее братья Райли и Филипп, оба талантливые, компетентные люди, умеющие работать, в то время как Люси из раза в раз доказывает, что ни на что не способна. И это при том, что мы предоставили ей все возможности для достижения успеха. Шейла, я поддался на твои уговоры и согласился на этот дурацкий курс, но очевидно, что Люси не может сама принимать решения, а потому отныне я буду принимать их за нее.
— Люси не ребенок, — сказал Дон. — Она взрослая женщина и в состоянии решить, что ей делать.
— А вас, сэр, — прогремел отец так громко, что эхо, наверное, разнеслось по всему зданию, — я более не желаю видеть в этом доме.
Все ошеломленно молчали. Я с трудом могла дышать.
В полной тишине, так что слышно было, как скрипнул стул, когда он поднялся из-за стола, Дон вежливо ответил:
— Рад был познакомиться с вами. Благодарю за гостеприимство. Люси?
Он предлагал мне уйти вместе с ним, и я хотела этого больше всего на свете, но не смела даже поднять на него глаза. И вообще ни на кого. Может быть, если я буду сидеть тихо-тихо, совсем неподвижно, то получится, будто меня и вовсе тут нет. Я чувствовала, что жаркие, постыдные слезы вот-вот хлынут из глаз, но нет — ни за что, не перед ним, не перед ними, никогда, никогда, никогда.
— Я провожу вас, — еле слышно сказала мама. Она беззвучно встала и тихо вышла из комнаты. Когда дверь открылась, в холле я увидела Жизнь с пепельно-серым лицом. Его я тоже подвела.
— Люси, в мой кабинет, сейчас же. Мы должны составить план действий.
Я не могла ни на кого смотреть.
— Твой отец к тебе обращается, — процедила бабушка.
— Думаю, ты должен позволить Люси закончить ужин, а обсудить все можно и позднее, — твердо сказал Райли.
Позволить Люси. Позволить мне.
— Эдит может потом разогреть ей, это не важно.
— Вообще-то я не голодна, — спокойно сказала я, глядя в тарелку.
— Люси, ты никого не позоришь, — нежно произнес Райли. — Отец просто очень беспокоится за тебя, вот и все.
— Я сказал ровно то, что думал, — заявил отец, но, помедлив, сел обратно за стол и говорил уже гораздо тише.
— Никто из нас не считает, что ты неудачница. Люси, ну посмотри на меня. — Райли перегнулся ко мне через мамин стул.
Но я не могла. Мама вернулась в комнату и встала в дверях, точно хотела проверить воду, прежде чем нырять.
— Простите, что так всех расстроила и разочаровала, — голос у меня дрожал, — Эдит, спасибо за ужин, извините, но мне надо уйти.
Я встала.
— Сядь! — велел отец, словно хлыстом ударил. — Сядь на место!
Я помедлила, потом пошла к двери. Проходя мимо мамы, я не смогла посмотреть ей в глаза и просто тихо закрыла за собой дверь.
Жизнь и Дон стояли бок о бок в холле, дожидаясь меня.
— Прости, что опоздал, — сказал Жизнь. — Таксист заблудился. Я что-то пропустил?
— Показать ему, где у вас персидский ковер? — спросил Дон.
У обоих в глазах горел хулиганский огонек, и оба они говорили очень нежно. Они пытались подбодрить меня — и я улыбнулась.
Глава двадцать вторая
— Дон, прости меня, пожалуйста, — меня все еще колотило, — это была дурацкая идея. Не понимаю, как я могла думать, что она сработает.
— Расслабься. — Он ласково потрепал меня по спине.
Дверь из Дубовой столовой открылась, и в холл вышла мама. Мы дружно обернулись — она прижимала руку к груди, словно это помогало ей дышать и она насильно заставляла свое сердце биться. Огромным усилием воли она сохраняла ровное выражение лица, но в результате оно больше походило на безжизненную застывшую маску.
— Люси, милая… — начала она, а потом заметила, что я не одна. Сказалась многолетняя привычка владеть собой, и она приветливо обратилась к Жизни: — Добрый день. Вы, вероятно, пришли почистить ковер?
