— Не старайтесь, — ухмыльнулась Инна, — его и
специалисты не знали. Мотались по провинции, лабухали в коровниках. Потом вся
дрянь с перестройкой завертелась, затем возраст начал подпирать. В тридцать
пять уже трудно спать в автобусах и по восемь часов глотку драть. Пошла в
музыкальную школу, преподавала пару лет за гроши. До-ре-ми-фа-соль, кошка
слопала фасоль. Обнищала совсем, обносилась, а тут подружка предложила на рынок
пойти, вот и стою. Да здесь полно людей с образованием, даже кандидаты наук
есть, а возле ворот мужик шарфами торгует, так тот вообще профессор.
— У ваших согруппников как дела шли?
Инна опять развернула листок.
— Лара Федотова замуж вышла, дочку родила, на сцене не
работала. Да ей незачем, у нее муж крупный бизнесмен, деньги рекой текут. Неля
Малышева спилась совсем. Мы в прошлом году собирались вместе, училище юбилей
праздновало, ну и пригласили всех. Неля явилась в лохмотьях, прямо бомжиха,
лучше бы совсем не приходила. Анастас Рогозин процветает, газета у него очень популярная,
тираж большой. Феоктистова Майя и Сергеева Женя давно за границей, уехали в
Израиль. Где они сейчас, не знаю. Катя Ярцева в школе преподает…
— А Оля Родионова? — спросил я.
— Олечка давно погибла, — вздохнула Инна, —
мы на последнем курсе были, когда она в автомобильную аварию попала. Это была
первая смерть среди наших. Все так горевали!
— Говорят, она ждала ребенка?
— Это-то самое ужасное, — отозвалась
Селезнева. — Девочка осталась жива, а Олька скончалась.
— Почему?
— Никаких подробностей я не знаю. Мы хоть и учились
вместе, но не дружили. Нет, поймите правильно, в коридорах общались, в столовую
ходили, на вечера отдыха, но в гостях друг у друга не бывали. Родионова с Женей
Сергеевой дружила, с Малышевой и с Ларой Федотовой. Вечно они шушукались,
что-то придумывали, занятия прогуливали. А меня не любили.
— Почему?
— Старостой меня назначили за хорошую учебу и
дисциплинированное поведение. Приходилось в журнале отмечать отсутствующих.
Ларка пару раз подкатывалась и просила так сладенько: «Инночка, не пиши ничего
про нас». А как же не писать? Мне потом нагоняй. Вот они и перестали со мной
дружить.
— Вы недавно собирались все вместе?
— Да, на юбилей училища.
— Все были?
— Нет, нет. Сергеева и Феоктистова отсутствовали.
— А Малышева с Федотовой?
— Притопали. Одна в рванье, другая в бриллиантах.
— Телефонами, случайно, не обменивались?
— А как же.
— Дайте мне их координаты.
— Что случилось-то? — наконец догадалась
поинтересоваться Инна.
— Служебная необходимость, — загадочно ответил
я. — Впрочем, если не хотите помочь, уточню по своим каналам.
— Какой же тут секрет, — вздохнула Инна, —
книжка у меня в автомобиле лежит.
Мы вернулись к грузовику, и я получил необходимые сведения.
— Ларке можно прямо сейчас звонить, —
напутствовала меня Инна, — она ничегочешьки не делает, дома телик глядит,
а Неля, наверное, пьяная валяется.
Я вернулся к своей машине и позвонил Федотовой.
— Алло? — пропел девичий голос.
— Можно Ларису?
— Мама, тебя! — заорала девушка.
Через секунду снова послышалось: «Алло», — произнесенное
точь-в-точь таким же юным голосом.
— Вы Лариса?
— Да.
— Простите за беспокойство, имя Оли Родионовой вам
знакомо? Вы еще учились…
— Я великолепно помню Олю, — перебила меня
женщина, — только она давно умерла. А в чем дело?
— Мать Родионовой хочет найти отца Риты.
— Ничего не понимаю! — воскликнула Лариса.
Я принялся довольно путано объяснять суть вопроса.
— Ладно, — смилостивилась собеседница, — чего
по телефону разговаривать, лучше приезжайте ко мне, пишите адрес.
Примерно через час я входил в подъезд высокого дома из
красного кирпича. Элитная постройка, как теперь выражаются. Вот только место
для здания, на мой взгляд, выбрано неудачно. Шикарные окна, большие, с
зеркальными стеклами, смотрели прямо на шоссе, а в двух шагах от дома шумел
огромный рынок. Но подъезд впечатлял, даже пугал. Когда-то подобный эффект
использовали зодчие в Испании, во времена инквизиции. Огромные мрачные соборы
должны были подавлять человека, пришедшего на службу, лишний раз напоминать о
его ничтожности перед богом.
Наверное, архитектор, проектировавший подъезд дома, вовсе не
желал достигнуть подобного эффекта, но я почувствовал себя неуютно в почти
сорокаметровом пространстве, застеленном коврами, завешанном картинами и
заставленном горшками то ли с настоящими, то ли с искусственными цветами.
— Вы к кому? — поинтересовался охранник.
— К Федотовым, в сто двадцатую.
— Присядьте на минуту, — вежливо указал секьюрити
на кресло.
Увидав, что я покорно выполнил указание, охранник позвонил в
квартиру, выясняя, сказал ли гость правду. Поняв, что Федотова ждет меня,
парень без тени улыбки произнес:
— Пятнадцатый этаж.
Не сказав ему «спасибо», я вознесся вверх и увидел, что
дверь нужной квартиры открыта, а на пороге стоит стройная девушка. Ожидая, что
она сейчас крикнет: «Мам, к тебе пришли», — я шагнул в ее сторону и
услышал вопрос.
— Это вы хотели узнать об Оле Родионовой?
— Вы Лариса Федотова? — глупо удивился я.
— Да, — спокойно пояснила девушка, — входите,
раздевайтесь и объясните что к чему. Честно говоря, я ничего не поняла из ваших
слов, сказанных по телефону.
Я начал стаскивать куртку, затем ботинки. В голове быстро
крутились цифры. Дочери моей хозяйки в этом году должно было исполниться сорок.
Значит, стоящей передо мной даме примерно столько же, ну на год меньше,
предположим. Но как она выглядит!
Правда, когда Лариса проводила меня в гостиную, стало
понятно, что ей уже исполнилось тридцать. Легкие морщинки, «гусиные лапки»,
бежали от уголков глаз к вискам. Но шея была свежая, грудь упругая, а талию я
сумел бы обхватить двумя пальцами. Ей можно лишь с натяжкой дать тридцать лет,
но сорок — никогда.
