По прибытии в Алгачи перед женщинами открылась неприглядная картина: острог, обнесённый огромным высоким частоколом с дозорными вышками. Ефрейтор велел править телеги к отдельно стоящему дому, также обнесённому забором, высотой с человеческий рост.
– Не сбежать, – разочарованно констатировала Прасковья, рассматривая сторожевые башни, стоящие по периметру забора.
– Всё равно некуда… – прошептала Варвара. – Выход один: делать, что велят.
Телеги въехали через ворота, которые тотчас же затворились за ними. Примолкшие женщины настороженно осматривались, ожидая распоряжений бравого ефрейтора.
– Слазь, бабы! – отдал тот команду. – Все айда в барак!
Женщины послушно слезли с телег и, закинув мешки за плечи, поплелись в барак. Внутри оказалось достаточно ухоженно и чисто: десять деревянных кроватей вряд с тюфяками из сена, поверх них одеяла из грубой шерсти. В углу тазики для мытья и стирки, бадья для воды, в центре барака – длинный стол и скамейки.
– Тут и будите жить, красавицы! Поддерживать порядок и чистоту обязательно! Майор наш, благодетель, больно требователен, – предупредил ефрейтор. – Складывайте мешки, да на речку купаться. Погода тёплая стоит, да и Кара не быстроходна – вода тёплая.
Женщины, получив по куску мыла и чистой холщевой тряпице вместо полотенца, отправились на Кару под надзором ефрейтора и ещё двух солдат.
Прасковья, как самая боевая и разговорчивая, решила сразу же навести мосты с ефрейтором и, улыбнувшись, спросила:
– Как зовут вас, господин военный? Чай не обессудьте, в чинах не разумею…
Служака, недавно повышенный в чине по воле начальника острога, не устоял перед милым личиком барышни, хоть и воровки:
– Афанасий Иванович, ефрейтор, из Забайкальских казаков…А тебя как звать?
– Прасковья… – сказала она и начала снимать телогрейку.
Ефрейтор откашлялся:
– Все в заводь, за кусты, – обратился он к каторжанкам. – Чай на тот берег не сбежите, там – посты.
– А правда, Афанасий Иванович, что острог – мужской? – не унималась Прасковья.
– Так и есть: убийцы, да поляки ссыльные[32]. Больно много говоришь, девка!
Глава 2
Начальник Алгачинской тюрьмы, майор Сергей Викторович Ламанский, достиг уже того возраста, когда можно подать в отставку и отправиться на покой. Но он не спешил, ибо подобная жизнь его вполне устраивала. Майор предпочитал быть императором в маленьком государстве, нежели – солдатом в большом. Должность начальника каторжной тюрьмы давала ему почти безграничные возможности и власть. Высшее начальство практически не наведывалось в Нерчинск, а уж в Богом забытые Алгачи, тем более. Поэтому Сергей Викторович, состоявший на службе вот уже скоро двадцать лет, а попал он в Забайкалье по молодости, – был сослан в отдалённый гарнизон за дуэль, – жил себе припеваючи, пользуясь всеми доступными радостями.
Пять лет назад его начала угнетать тоска от однообразной жизни: ни тебе развлечений как в столице, ни тебе красивых женщин – одни ссыльные поселянки. В этот самый критический момент жизни Ламанского, когда уже начали посещать мысли о загубленной молодости и тщетности жизни вообще, ему пришла потрясающая мысль: а почему не устроить в доме гарем из красивых молодых женщин? И обслужат по хозяйству и удовлетворят его мужское естество.
Идея показалась майору просто прекрасной – женщин он обожал всегда, отчего и стрелялся на дуэли много лет назад, и нехватка прекрасного пола в Алгачах страшно томила его. Наконец, он решился отписать письмо своему давнему знакомому начальнику женской тюрьмы в селе Акатуй, в котором просил одолжить ему на время нескольких женщин под личную ответственность и за щедрое вознаграждение.
Начальник Акатуйской тюрьмы имел схожую историю с Ламанским, с той лишь разницей, что попал в Забайкалье не за дуэль, а за казнокрадство – уж больно был охоч до денег. И Сергей Викторович не преминул воспользоваться этим обстоятельством, предложив своему коллеге кругленькую сумму, при виде которой тот не сумел бы устоять.
Вскоре денщик Ламанского появился в Алгачах с первой партией каторжанок. По началу они не понимали, куда и зачем их привезли, но зато потом… Одна из них совсем молоденькая не выдержала извращённых фантазий майора и покончила собой. Сергей Викторович не расстроился и не растерялся, отписав в Акатуй, мол, заболела девица и померла от горячки, там же решили – туда ей дорога.
Новая партия каторжанок плескалась в Каре, смывая пот после длительного изнуряющего пути.
Ламанский, устроившись с биноклем на балконе своего дома, внимательно рассматривал новых каторжанок, которым предстояло стать его сексуальными рабынями.
– О! Шарман! – воскликнул он, обратив внимание на Варвару. – Поистине, русская красавица, хоть и преступница. Встречаются ещё интересные экземпляры. Ага! – майор перевёл бинокль на Прасковью. – Какая грудь! Молода, хороша! И вряд ли неопытна… Так-так, а это что за голубка?
Ламанский определился, троих женщин – Варвару, Прасковью и Дарью – к себе в гарем, остальные же будут обслуживать, обстирывать солдат и офицеров. Каждый год майор освежал свой домашний гарем, старых же, надоевших наложниц, отправлял обратно в женскую тюрьму.
Ламанский был незлобным, любил прекрасный пол, его привлекали женщины опытные, поднаторевшие в любви, но на этот раз, как и пять лет назад, он отступил от правил, выбрав наряду с повидавшими жизнь, совсем юную Дашу.
Сергей Викторович был человеком ненасытным в любовных играх, причём очень любил употреблять возбуждающие снадобья, специально приготовляемые для него местным бальником[33] живущим на болотах. Бальник же этот, в прошлой жизни медик-фармацевт, направил свой уникальный талант не в то русло: приготавливал различную отраву для желающих избавиться от мужа, жены, или ещё кого-нибудь. Так он оказался в остроге. Ламанский быстро приспособил фармацевта для личных нужд. Тот жил отдельно, на болоте, дабы так было удобней собирать различного рода травы и коренья. Бежать всё равно было некуда, да и не зачем: фармацевт был одержим своим ремеслом, а здесь для его реализации хватало поля деятельности.
* * *
Дом Ламанского, на редкость добротный и просторный, был построен почти сорок назад. Тогда все дома строились самым старинным манером. Обыкновенно двор обносили высоким забором, что в Забайкалье называют заплотом; большие ворота были заперты засовом и отпирались только для проезда телег и экипажа Ламанского; для пешеходов была сделана калитка; у калитки – задвижка, к которой привязывался ремешок. Если ремешок был продет на улицу, то можно было без труда поднять задвижку и отворить ворота, а если выдернут, то надобно было стучать специальным железным кольцом.
Передний двор был вымощен досками. Сам дом состоял из двух половин: верхней, нескольких горниц, и нижней – подклети, где размещалась кухня, кладовая, по-тамошнему подвал. В подвале-то Ламанский и разместил свой гарем.
