— Это не самое лучшее поле для экспериментов, —
сказал ему Волк. — Если хочешь кого-нибудь убить, пронзи его мечом. Будем
надеяться, что такого рода ситуация не будет возникать у тебя часто.
Они остановились у бегущего по замшелым камням ручейка и
напоили коней.
— Видишь ли, Гарион, — объяснил Волк, —
конечная цель Вселенной — создавать новое. Она не позволит тебе идти следом и
рассоздавать то, что она с таким трудом создала. Когда ты кого-нибудь убиваешь,
ты в действительности лишь видоизменяешь его. Ты превращаешь его из живого
существа в существо мертвое. Оно никуда не девается. Чтобы рассоздать его, ты
должен был бы начисто вычеркнуть его из мира. Когда ты чувствуешь в себе
желание сказать кому-нибудь «исчезни», «сгинь» или «не будь», ты подходишь
вплотную к грани, за которой саморазрушение. Это — главная причина, по которой
мы держим свои эмоции под постоянным контролем.
— Я этого не знал, — признался Гарион.
— Теперь знаешь. Не пытайся рассоздать даже малейший
камешек.
— Камешек?
— Вселенная не делает различия между камешком и
человеком. — Старик сурово посмотрел на него. — Твоя тетка вот уже
несколько месяцев пытается объяснить тебе, что нужно сдерживать свои чувства, а
ты каждый раз начинаешь с ней воевать.
Гарион повесил голову.
— Я не знал, к чему она клонит, — сказал он
виновато.
— Потому что ты не слушаешь. Это твой большой
недостаток, Гарион. Гарион покраснел.
— Что было, когда ты первый раз обнаружил, что можешь…
ну… делать это? — быстро спросил он, желая сменить тему.
— Это была глупость, — отвечал Волк. — Так
всегда бывает в первый раз.
— Что это было? Волк пожал плечами.
— Я хотел сдвинуть большой камень. Рукам моим и спине
это не удавалось, а вот разум был уже достаточно силен. После этого у меня не
осталось иного выбора, кроме как научиться жить с этим, ибо, выпустив это
наружу, ты уже не можешь запереть его обратно. С этой минуты жизнь твоя
меняется, и ты должен учиться самообладанию.
— В это всегда все и упирается?
— Всегда, — сказал Волк. — На самом деле это
не так сложно, как кажется. Взгляни на Мендореллена. — Он указал на
рыцаря, который ехал рядом с Дерником: оба увлеклись разговором. —
Мендореллен — славный парень: прямой, искренний, невероятно благородный. Но
будем честны: голову его не посещала ни одна мысль — до недавних пор. Теперь он
учится побеждать страх и, учась, вынужден думать — вероятно, впервые в жизни.
Для него это болезненно, но он это делает. Если Мендореллен с его
ограниченностью учится побеждать страх, то уж ты, конечно, способен овладеть
другими чувствами. Все-таки ты немного сообразительнее.
Силк, ехавший впереди дозором, вернулся.
— Белгарат, — сказал он, — примерно в лиге от
нас есть нечто такое, на что, по-моему, стоило бы взглянуть.
— Хорошо, — ответил Волк. — Обдумай то, что я
говорил, Гарион. Мы еще вернемся к этому разговору. — И они с Силком
галопом поскакали вперед.
Гарион раздумывал над словами старика. Более всего
остального тревожила душу грандиозная ответственность, которая навалилась на
него вместе с непрошеным талантом.
Жеребенок трусил за ним, то убегая за деревья, то
возвращаясь. Его копытца часто-часто топотали по влажной земле. То и дело он
останавливался и глядел на Гариона любящим, доверчивым взором.
— Перестань, — сказал ему Гарион.
Жеребенок унесся прочь.
Се'Недра пришпорила лошадь и догнала Гариона.
— О чем вы говорили с Белгаратом? — спросила она.
Гарион пожал плечами.
— О многом.
Она тут же насупила брови. За несколько месяцев знакомства
Гарион научился отлично различать эти мгновенные сигналы опасности. Ему было
ясно, что принцесса нарывается на ссору, и с удивлявшей его самого
проницательностью он угадывал причины её враждебности. То, что произошло в
пещере, оказалось для неё тяжелым потрясением, а она этого не любила. Что еще
хуже, принцесса несколько раз пыталась подольститься к жеребенку, явно желая
единолично завладеть любовью малыша. Жеребенок же упрямо не замечал её; внимание
его было так захвачено Гарионом, что он даже к матери шел, только если
проголодается. Се'Недра не любила, чтобы её не замечали, даже больше, чем не
любила потрясений. Гарион с огорчением осознал, как мало у него шансов избежать
ссоры.
— Я, конечно, не желаю лезть в личную беседу, —
сказала она с вызовом.
— Мы ни о чем личном не говорили. Мы говорили о
чародействе и о том, как избежать нежелательных последствий. Я не хочу больше
делать ошибки.
Она обдумала услышанное, ища скрытое оскорбление. Его
кроткий ответ разозлил её еще сильнее.
— Я не верю в чародейство, — заявила она. В свете
недавних событий это прозвучало полной нелепицей, и она поняла это, едва
договорив. Брови её снова сошлись на переносице.
Гарион вздохнул.
— Ладно, — сказал он. — Ты хочешь ссориться
из-за чего-нибудь определенного или мы просто будем ехать и орать друг на друга
безо всякого повода?
— Орать? — Голос её стал выше на несколько
октав. — Орать?
— Визжать, если тебе больше нравится, — сказал он
по возможности обиднее. Раз уж ссора все равно неизбежна, он желал несколько
раз поддеть её до того, как она перестанет что-либо слышать.
— ВИЗЖАТЬ?! — завизжала она.
Ссора продолжалась с четверть часа, пока не подъехали тетя
Пол и Бэйрек и не растащили их, и, надо сказать, получилась так себе. Гарион
был слишком занят своими мыслями, чтобы вкладывать подлинное чувство в
оскорбления, которые бросал Се'Недре, а она — слишком раздражена, чтобы упреки
её получались по обыкновению едкими. Под конец все вылилось в однообразную
перебранку. «Испорченная девчонка» и «тупой мужлан» — бесконечным эхом
отдавалось от близлежащих гор.
Вернулись господин Волк с Силком.
— Что за крик? — спросил Волк.
— Дети тешатся, — отвечала тетя Пол, выразительно
глядя на Гариона.
— Где Хеттар? — спросил Силк.
— За нами, — ответил Бэйрек. Он обернулся к
вьючным лошадям, но высокого олгара нигде не было видно. Бэйрек
нахмурился. — Он только что был здесь. Может, он остановился, чтобы дать
лошади отдохнуть или еще зачем-либо.
