Комсомольцы подняли руки. Лапидус и рыжая Анна Соколова переглянулись с поднятыми ладонями.
— Я предлагаю написать так, — сказал молодой Орлов, — ну, это можно немного переправить, дополнить, но в принципе я предлагаю написать так: «Дорогой товарищ Гамаль! Мы, простые советские ребята, учащиеся школы № 23, от всей души радуемся, что Вы награждены почетным званием Героя Советского Союза. Нам не повезло: мы не успели принять участия в Великой Отечественной войне, нам не выпало высокой чести отдать свои жизни за любимую Родину. Но мы не стоим в стороне. Наши сердца горячо откликаются на все, что происходит в мире. Мы видим, как непросто достается простым людям в странах, которые еще не вырвались из хищных тисков капиталистических агрессоров, кусок хлеба. Как простые люди задыхаются под гнетом эксплуататоров. Мы знаем, что великое учение Маркса — Энгельса — Ленина завоевывает все больше и больше сердец, и именно это дает нам уверенность в завтрашнем дне. Ваша жизнь, Ваша борьба…»
Анна Соколова приподнялась на парте:
— Гена!
— Что? — тяжело и недовольно отвлекся Орлов, не взглянув на нее.
— Мне кажется, — тонким голосом сказала отвратительная Соколова, — лучше, если мы обратимся к товарищу Насеру на «ты». Не нужно так официально, правда? Не нужно на «вы»! Зачем? Ведь он наш друг, правда? Смотрите, как это намного лучше: «твоя жизнь, твоя борьба…» Разве нет?
— Может быть, — неохотно отозвался Орлов. — Хотя я лично большой разницы не вижу. Тем более что он вряд ли так хорошо знает русский язык. Чтобы прочитать наше письмо по-русски. Думаю, что ему переведут.
— Да, Соколова, — откашлялась Нина Львовна. — Ты права, но, к сожалению, товарищ Гамаль не успеет выучить русский язык к получению нашего письма… — Она заулыбалась, предлагая комсомольцам присоединиться к ее шутке.
Орлов недоуменно перевел на нее глаза.
— Продолжай, — с ненавистью к неуместному выпаду сказала Галина Аркадьевна. — Давайте, ребята, не прерывать Гену. Это важное дело, сейчас не до шуток. Пишем письмо, ребята!
Карпова Татьяна вырвала из тетрадки чистый листочек и приготовилась писать.
— Ты записываешь, Карпова? — кивнул молодой Орлов. — Правильно. Пиши так: «Дорогой товарищ Насер!»
Князь Куракин вдруг багрово покраснел, захохотал и закашлял от хохота. Лапидус поймал его умоляющий взгляд, что-то прочел в нем и тоже расхохотался.
— Оба — вон, — раздув щеки, произнесла Нина Львовна. — За дверь — оба!
Лапидус и князь Куракин вылетели за дверь, и тут же — не успела она с визгом захлопнуться — в коридоре раздался их лающий, неприличный смех.
— Букву заменили, — шепотом, слышным только самой себе, пробормотала Соколова. — Действительно смешно.
Во вторник, через месяц после письма товарищу Насеру, состоялось еще одно комсомольское собрание, на котором Геннадий Орлов был избран заместителем секретаря комсомольской организации средней специальной английской школы № 23, Ленинский район, город Москва, Союз Советских Социалистических Республик.
А в среду выпал снег, которого никто не ждал, и крыльцо старухи Усачевой стало белым и пушистым.
— Сергуня, — сипло позвала Усачева, выпростав растрепанную голову из-под тулупа, который накрывал собою ее всю, свернувшуюся на остывшей печи. — Я, дак, сегодня, туда, дак, иду. Ты, дак, с голоду помрешь.
Бородатый похудевший Сергуня подошел к ней и топнул своей свалявшейся серой ногой.
— Я, Сергуня, сон сладкий видела. Кликають меня, девку. «Быстренько, — говорять, — чего разлеглася? Не с парнем, дак, сама по себе ляжишь, скушно тебе, девке. А Боженька поджидаеть». И вот какие-то еще слова, Сергунь. Нежные, дак. Только я их, дура дурьева, упустимши. — Старуха Усачева сморщила деревянный лоб, пытаясь, видимо, вспомнить, какие слова она упустимяш, но ничего не вспомнила и безнадежно махнула рукой. — Ты мне скажи, Сергунь, проклянуть, дак, меня, девку, на том свете?
Сергунь заглянул в ее тревожно забегавшие глаза своими помутившимися от старости желтоватыми глазами.
— Молчишь, дак? — спросила его Усачева. — У-у ты, зверюга моя! Ястреб ты мой родимый! Дак, я приду, в ножки Ему брошуся, а Он спросить: «Ты, дак, девка, баловала много. Куда тебя такую, девку неприбратую, в рай ко мне впущать?»
Она задумалась, и руку с ногтями, похожими на ягоды засушенной смородины, уронила с Сергуниной головы. Постепенно изрезанное бороздами лицо ее приняло веселое выражение.
— Вот так вот, — удовлетворенно сказала она, словно отвечая кому-то. — Берешь меня, девку? Не брезговашь? А и то делов: все, дак, к Тебе идуть! Кто раньшее, дак, кто позжее, а все идуть! По одной, дак, тропочке, по узёненькой! Ну, растудыть тебя, огненного, а и народу-то со вчера привалило, дак!
Усачева пристально вгляделась в темный угол своей неуютной избы, туда, где стояло ведро с водой, и затряслась от счастливого смеха.
— Толкають, дак, друг дружку, Господи, — укоризненно и радостно, помолодевшим голосом сказала она. — Народу-то! А сперва, дак, никто и помирать не хотел! У-у-ух как! «Боюся, дак, боюся!» А как ручку-то Твою на головке почуявши, дак живо заторопимшись! Перепужались, видать, что передумать, дак! Тута их, дурней, оставишь, в рай не возьмешь!. У-ух, напужались! Не можу прям! Аж мутит меня со смеху! Ты гля, гля! — Она поворотилась к похудевшему Сергуне, чтобы и он порадовался: — Ты гля, куда я тебе тыкаю, гля! Вишь, в пинжаке-то? Ой, дак, наворотил мужик! Ох, он бегёт! Побросал, дак, всех! Родня-то по ему воеть! А чего она, Сергунь, воеть? Песни орать, радоваться надоть, а не то, чтобы выть, дак! Когда мужику посля лиху в одночась волюшку дали! Душу ему, дак, от мяса да от костей счистили! Дак, ты за него веселися, Сергунь, а че тебе выть-то?
Она помолчала, не сводя восхищенных глаз со скособочившегося ведра.
— А ента вон с дитенышком идеть, — вздохнула она. — А сама-то не нашинская, дак. Из какой-то из чужой землюшки. Ишь ты, расфуфырилась, дак, фу-ты ну-ты! Зря, девка, шелковую кофту спачкала! Все одно, дак, раздеваться!
Усачева погрозила пальцем невидимой девке и беззвучно засмеялась, широко разинув рот.
— Ну, иди, иди, милка. Ты, дак, я гляжу, приунытая? А цвятов-то! Хоронили-то, видать, знатно! Гля, Сергунь, как идеть! Вся пуховая! А уж заслюнили тебя, покойницу, целовалися!
Она сползла с лавки, накинула тулуп на плечи.
— Пить мне, Сергуня, — просипела она. — Оченно попить надобно. А нету, дак, ничего. Водица-то у нас вся стухшая. Выпьешь глот и, дак, отрависси.
Сергуня утвердительно замотал головой.
— Ты ко мне не липни, — сурово сказала ему Усачева. — С Борюшкой не подох, а со мной, дак, и подавно не подохнешь. Тебе ишо жить да жить, небо коптить. А я отправляюсь, дак. Мне тока надоть одну женшшину за собой уманить, зажилася. А как эту женшшину, Сергунь, звать, и не помню. Может, Машкой, дак, а может, и нет. Чем тута с вами на холоду грязюку мясить, мы с ей вместе, дак, и отправимси.
