Первым делом Людмила Евгеньевна, разумеется, письмо вскрыла и, вызвав к себе в кабинет Маргариту Ефимовну, специалистку по английскому языку, велела его перевести.
…
«Дорогая Елена, — волнуясь и морщась, начала Маргарита Ефимовна, — я много думаю и вспоминаю о тебе. Мне совсем не безразлично то, как ты живешь. Я видел, что ты в Москве была грустная и не рассказала мне ничего о своей жизни. Я думаю, что жизнь у тебя непростая. Решил я рассказать тебе о себе, чтобы мы хорошо познакомились и не были с тобой как чужие. У меня есть родители, которых я очень люблю, и старый дедушка, он живет в Лондоне, и он детский врач. А мои родители тоже врачи и работают в больнице для людей, у которых мало денег и они в этой больнице получают бесплатную медицинскую помощь».
— Ну! — вскрикнула Людмила Евгеньевна. — А мы не ценим! У нас все бесплатно! Любая болезнь! А мы не ценим! Читайте дальше!
…
«Я хотел бы тоже стать врачом, но не детским, потому что детей я немного боюсь, они такие непонятные. Я хочу стать хирургом и делать операции на мозге. А что ты хотела бы делать, Елена? Я сказал тебе тогда, когда вышел проводить тебя после последнего ужина в Москве, что хотел бы, чтобы ты стала моей женой и переехала ко мне в Англию…»
— Что-о-о? — побелев, прошептала Людмила Евгеньевна.
— Ужас, — пробормотала Маргарита Ефимовна, — ужас, безобразие! Дальше читать?
Людмила Евгеньевна молча кивнула.
…
«Я знаю, что это не очень просто, потому что я узнавал, и мне объяснили. Но я надеюсь, что ничего невозможного нет, если только мы действительно полюбили друг друга. Ответь мне на этот вопрос: полюбила ли ты меня так, как я, кажется, полюбил тебя? Если да, то я постараюсь через год опять приехать в Москву, и мы опять встретимся. А потом, когда мы оба закончим учиться, я придумаю, как мне приехать в Москву на более длительный срок, чтобы жениться на тебе и увезти тебя в Англию…»
— Вот это да… — Людмила Евгеньевна закусила по своей привычке пухлую нижнюю губу. — А если бы мы не получили этого письма? И оно попало бы прямо к Алениной?
Маргарита Ефимовна молча всплеснула длинными веснушчатыми руками.
— Собрание, — жестко сказала Людмила Евгеньевна. — Общее собрание восьмых классов. И вызвать родителей. Ко мне. Завтра. А сегодня собрание.
— У нее родители — мать и бабушка, — трепеща, прошептала Маргарита Ефимовна.
— Ошибаетесь, — поправила ее Людмила Евгеньевна. — Вы же знаете, что ее отец — это теперь отец Сергея Чугрова. Вот его и вызвать. С бабушкой. Этого так оставить нельзя. Пока она, — и Людмила Евгеньевна криво усмехнулась, — пока она в Англию не уехала. Замуж.
Кому могло прийти в голову, что идиотская любовь Алениной к англичанину Питеру из Манчестера повлияет на будущую жизнь молодого Орлова и она, эта жизнь, засверкает, как наполненные ветром паруса, изо всех сил рванувшись навстречу своему успеху? Случилось бы такое сверкание, рывок, свист парусов и шум их, если бы не классное собрание, на котором нелепая Аленина, у которой ничего нет женского и привлекательного, включая даже самое необходимое — менструацию, была поставлена в качестве главной и злободневнейшей темы?
На собрание пришлось все-таки пригласить товарища из роно, потому что в последний момент Людмила Евгеньевна струхнула и заискивающе пролепетала что-то в телефонную трубку, отчего товарищ из роно немедленно приехал, а как только он приехал, Людмила Евгеньевна ледяным голосом сообщила, что сейчас будет разбираться совершенно немыслимое поведение комсомолки, собравшейся предать свою Родину. После чего было рассказано, что комсомолка Аленина так «увлеклась» (Людмила Евгеньевна зловеще усмехнулась) иностранцем из города Манчестера, что, забывши все, что дала ей не жалеющая последних сил Родина, сговорилась выйти замуж за этого иностранца, лишь бы из своей Родины убежать! И никогда не возвращаться и ничем не воздать (опять она криво усмехнулась), ничем не воздать своей Родине, своей матери, потому что Родина — это прежде всего мать, а потом уже все остальное. После этого Людмила Евгеньевна дрожащими руками достала из сумки письмо манчестерского Питера и прочитала его тем же ледяным голосом.
— Мда-а-а, — сказал товарищ из роно и неуклюже приподнялся на парте, напомнив этой неловкой временной позой австралийского кенгуру. — Этого мы не ожидали от комсомолки.
Тут-то попросил слово молодой Геннадий Орлов, всего только месяц назад написавший письмо товарищу Насеру.
— Скажи, пожалуйста, Лена, — просто и душевно спросил молодой Орлов, — чем тебе не нравимся мы, советские ребята?
Лена Аленина посмотрела на него с ужасом.
— Нет, ты правда скажи, — еще проще попросил Орлов. — Потому что у нас нет таких замшевых курток, да? И мы не жуем жвачку, как колхозные коровы? Не плюемся на асфальт? Или что-нибудь еще? Но, может быть, мы изменимся? Может быть, мы еще заслужим твое благосклонное внимание?
— Замолчи, — прошептала Анна Соколова, — что ты, с ума сошел, что ли?
— Надеюсь, что нет, — Орлов быстро повернул в ее сторону аккуратную голову. — Надеюсь, что нет, Соколова, и надеюсь, что смогу это доказать.
Товарищ из роно удовлетворенно крякнул и посмотрел на Орлова так, как молодая, только что родившая мать смотрит на своего первенца.
— Мы ничем не хуже твоего англичанина, Лена, — спокойно сказал Орлов, — и то, что у нас нет замшевых курток и мы не бросаемся направо и налево фунтами стерлингов, не делает нас глупее. Но мы счастливы тем, что живем в стране, которая готова пойти на любые жертвы, лишь бы спасти мир от ядерной катастрофы. Как ты думаешь, Лена, стоит ли ядерная катастрофа замшевых курток?
Аленина наклонила шею, опоясанную несвежим кружевным воротничком.
— Не стоит нами бросаться, Лена, — сказал Орлов, — мы надеемся, что у нас будет возможность доказать не только тебе, но и всем, что мы не просто так родились и не просто так носим имя советских комсомольцев. И наша Родина еще убедится в том, что мы ее достойны.
На собрании постановили вынести Лене Алениной выговор по комсомольской линии за поведение, не совместимое со званием советской комсомолки, и тут же послать англичанину Питеру совместный ответ от имени двух восьмых классов — «А» и «Б». Чтобы просто и ясно объяснить ему, что для девушки, родившейся в Советском Союзе, одна только мысль расстаться со своей Родиной подобна смерти. И гораздо страшнее, чем смерть.
— Не надо, — хрипло сказала Аленина, когда ответ манчестерскому Питеру был написан. — Не надо вообще отвечать. Он же не знал.
Людмила Евгеньевна только махнула рукой, и письмо, которое от первой до последней буквы вывела своим прекрасным хрустящим почерком Карпова Татьяна, было положено в конверт, туго заклеено и в тот же самый день опущено в синий почтовый ящик.
И в тот же самый день товарищ из роно сказал директрисе Людмиле Евгеньевне, что из этого парня, ну, из этого — как его фамилия-то? — который вывел Аленину на чистую воду, будет толк. Настоящий. Кто теперь секретарь вашей комсомольской организации? А-а-а… Ну, все равно ведь скоро перевыборы, так? Ну, и нужно этого выбрать, как его? Который сегодня вывел эту — как ее? — на чистую воду.
