— Благодарю и вас, ваше величество, — церемонно
ответил Ургит. — Удачи и вам — всем вам.
Он направился было к лошади, но на полпути остановился,
возвратился и молча стиснул в объятиях Шелка.
— Ну что ж, девочка, — сказал он, обращаясь к
Прале, — пора.
— До свидания, Сенедра, — простилась Прала, садясь
в седло. — Спасибо тебе, спасибо за все.
И двое всадников поскакали на север. Шелк вздохнул и грустно
произнес:
— Мне кажется, судьба отнимает его у меня навеки.
— В лице маллорейцев? — спросил Дарник. — Ты
думаешь, они его…
— Нет, эта девчонка! Вы же видели, с каким выражением
на лице она уезжала. Нет, эта поганка непременно женит его на себе!
— По-моему, это очень мило, — хихикнула Сенедра.
— Мило? Отвратительно! — Драсниец
огляделся. — Если мы собираемся обогнуть озеро с юга, то нам надо
поторапливаться.
Всадники галопом поскакали по южному берегу озера в потоках
яркого утреннего света и вскоре уже были в нескольких лигах от того места, где
Ургит и Прала столь внезапно покинули их. И тут Шелк, вновь скакавший впереди,
возвратился к друзьям и безмолвно поманил их, жестами призывая к осторожности.
— Что стряслось? — спросил Белгарат.
— Впереди еще что-то горит, — доложил маленький
человечек. — Я не осмелился подъехать близко, но похоже, это какой-то
хутор.
— Надо посмотреть, — сказал Дарник, обращаясь к
Тофу, и они вдвоем поскакали по направлению к тому месту, откуда поднимались
клубы дыма.
— До чего хочется знать, как дела у Ургита! —
вздохнул Шелк.
— Ты и впрямь к нему привязался? — спросила
Бархотка.
— К Ургиту? Да, на самом деле. Ведь мы так во многом с
ним схожи. — И, косо взглянув на девушку, прибавил: — Полагаю, ты
подробно опишешь все это в своем отчете Дротику?
— Естественно.
— Знаешь, мне бы этого очень не хотелось.
— Но почему, с какой стати?
— Я… я не вполне отчетливо это понимаю. Но скорее всего
просто не хочу дать драснийской разведке повод использовать мои личные
отношения с королем Хтол-Мургоса в своих целях. Я бы предпочел, чтобы это
оставалось моей тайной.
Солнце уже закатилось, а воды озера стали таинственно серебристыми,
когда возвратились помрачневшие Дарник и Тоф.
— Это был мургский хутор, — сказал Дарник. —
Там побывали маллорейцы. Вряд ли регулярные части — скорее всего просто
какие-то дезертиры. Они ограбили и подожгли хутор, а регулярные войска так
обычно не поступают: офицеры не позволяют солдатам бесчинствовать. Дом сгорел
дотла, но амбар почти не тронут огнем.
— А сможет он послужить нам местом для ночлега? —
поинтересовался Гарион.
Дарник, поколебавшись, не вполне решительно ответил:
— Почти вся крыша в сохранности.
— Что-то не так? — почуял неладное Белгарат.
Дарник поманил Гариона и Белгарата, и они втроем отошли в
сторону — так, чтобы остальные не слышали их разговора.
— Что случилось, Дарник? — спросил Белгарат.
— В амбаре вполне можно заночевать, — тихо сказал
кузнец, — но другое худо: эти маллорейские изверги истребили всех хуторян.
И не просто истребили, а посадили на кол. Негоже дамам такое видеть. Слишком
неприятное зрелище.
— А можно ли быстренько убрать куда-нибудь
трупы? — спросил старик.
— Я погляжу, что можно сделать, — вздохнул
Дарник. — Почему, скажите, люди так зверствуют?
— Причиной всему вульгарное невежество. Человек
невежественный прибегает к жестокости, дабы восполнить скудость воображения.
Поезжай с ними, Гарион. Им понадобится помощь. Когда все закончите, дайте нам
знак — помашите факелом.
Сгущающаяся темнота на сей раз сослужила хорошую службу —
Гарион не различал лиц казненных. Часть крытой дерном кровли все еще дымящегося
дома уцелела, туда и сложили трупы. Потом Гарион, прихватив факел, отошел от
дома и просигналил Белгарату. В амбаре было очень сухо, и огонь, который развел
Дарник на тщательно очищенном от сена каменном полу, вскоре согрел усталых
путников.
— Как тут приятно, — промурлыкала с улыбкой
Сенедра, озираясь и любуясь тенями, исполняющими на стенах и потолке
причудливый танец. Она уютно устроилась на охапке ароматного свежего сена,
поджав ноги. — Из этого выйдет прелестная постель. Вот бы каждый вечер нам
попадался такой амбар!
Гарион молча отошел к двери и выглянул наружу, предпочтя не
отвечать жене.
Он сам вырос на ферме вроде этой, и теперь его захлестнули
воспоминания о том, как мародеры налетели на ферму Фалдора, как жгли все подряд
и убивали, и в сердце его закипала ярость. Он представлял себе, что те лица,
которые ему не удалось разглядеть в сумерках, поспешно пряча трупы, — это
лица друзей его детства. И Гарион содрогнулся всем телом. Да, эти мертвецы —
мурги, но ведь они всего-навсего простые земледельцы, а значит, ему родня. И
жестокость по отношению к ним стала восприниматься вдруг как глубокое личное
оскорбление. В мозгу Гариона зароились черные думы.
Глава 21
Утро выдалось дождливое — мелкая изморось окутывала
окрестности сероватой дымкой и мешала видеть. Они выехали из полуразрушенного
хутора, вновь облаченные в зеленые одеяния работорговцев, и устремились на
север по западному берегу озера.
Гарион ехал молча, и мысли его были столь же мрачны, как и
свинцовые воды озера. Ярость, обуревавшая его накануне, постепенно уступила
место ледяной решимости. Да, его учили, что справедливость — это всего-навсего
абстракция, но он твердо знал: случись маллорейским дезертирам, виновным в
зверствах на хуторе, попасться ему на пути, абстракция обернется вполне
конкретным возмездием. Он знал, Белгарат и Полгара не одобрят того, что у него
на уме, поэтому ехал молча, лелея в глубине сердца мечту о возмездии, если уж
не о торжестве справедливости.
Когда они достигли дороги, протянувшейся с севера на
юго-восток по берегу озера в направлении Рэк-Хтаки, увидели бредущие по
чавкающей грязи толпы насмерть перепуганных поселян, одетых в лохмотья и
нагруженных узлами, в которых, как сразу стало ясно, было увязано все, что им
удалось спасти.
— Думаю, нам лучше ехать по обочине, — сказал Белгарат, —
иначе мы только потеряем время, ворочаясь в этой каше.
