— Я думаю, теперь ему придется постоять на
якоре, — ухмыльнулся Шелк. — После того как слухи расползутся, ему, я
думаю, будет трудно сорить деньгами. Не говоря уж о том, что вознаграждение, о
котором я упомянул, вызовет интерес у некоторых военных.
— Ты ужасно, однако, обошелся с этим господином, —
неодобрительно заметила Бархотка. — Теперь он приедет в Тол-Боурун,
вытащит все свои запасы и закопает.
Шелк пожал плечами.
— Не будет в другой раз связываться с ангараканцами. Ну
что, прибавим ходу?
Тол-Боурун они проехали без остановки и направились дальше
на юг в сторону Леса Дриад. Когда этот древний лес появился на горизонте по
ходу их пути, Полгара подъехала к дремлющему в седле Белгарату.
— Думаю, нам надо остановиться и засвидетельствовать
почтение Ксанте, отец, — предложила она.
Старик стряхнул с себя сон и посмотрел в сторону леса.
— Может быть, — с сомнением в голосе буркнул он.
— Мы обязаны ей за ее гостеприимство, отец, к тому же
это по пути.
— Хорошо, Пол, но только ненадолго. Мы уже отстаем от
Зандрамас на несколько месяцев.
Дорога полем закончилась, и путники очутились среди старых,
замшелых дубов. Ветер отряхнул с них листву, и голые ветви чернели на фоне
неба.
Странная перемена произошла с Сенедрой, как только
путешественники вступили в лес. Хотя теплее не стало, она откинула капюшон и
встряхнула своими кудрявыми волосами, отчего мелодично зазвенели ее серьги в
форме желудей. Лицо королевы стало удивительно безмятежным, нимало не выражающим
того горя, которое накладывало на него отпечаток с момента похищения сына.
Взгляд сделался спокойным и отрешенным.
— Вернулась, — почти прошептала она в тишине леса,
толстые стволы которого не давали разгуляться ветру.
Гарион скорее почувствовал, чем услышал ее полушепот. Со
всех сторон до него доносились звуки, напоминавшие печальные вздохи, хотя ветер
сюда не долетал. Эти вздохи едва воспринимал человеческий слух. Вместе они
складывались в тихую печальную песню, в которой Гарион услышал сожаление и надежду.
— Почему они так переживают? — тихо спросил Эрионд
Сенедру.
— Потому что зима, — объяснила она. — Потому
что им жаль своей листвы, жаль, что птицы улетели на юг.
— Но ведь снова придет весна.
— Они это знают, и все равно зима печалит их.
Бархотка с любопытством смотрела на маленькую королеву.
— Благодаря своему прошлому Сенедра удивительно
чувствует деревья, — пояснила Полгара.
— Вот не знала, что толнедрийцы любят природу.
— Она лишь наполовину толнедрийка, Лизелль. Любовь к
деревьям пришла к ней по другой линии.
— Я дриада, — просто сказала Сенедра, сохраняя
мечтательное выражение лица.
— Я не знала этого.
— А мы и не афишируем, — сказал Белгарат
Лизелль. — Нам и без того нелегко было приучить алорийцев к мысли, что
толнедрийка может быть ривской королевой, так что не хватало еще сообщить им,
что среди ее предков есть и нечеловеческая ветвь…
[3]
Они разбили простенький лагерь как раз неподалеку от того
места, где королева Салмиссра напустила на них несколько лет назад своих
ужасных подручных.
Поскольку в этом священном лесу нельзя было рубить сучья и
ломать ветки, им пришлось довольствоваться тем, что они находили на земле,
среди листвы, отчего костер получился очень маленький. Смеркалось. Шелк
посмотрел на слабый огонь костра, затем на деревья, из-за которых прямо-таки
осязаемо надвигалась чернота, и пророчески сказал:
— Думаю, нас ждет холодная ночь.
Гариону спалось скверно. Хотя он и нагреб побольше листвы
под постель, которую делил с Сенедрой, влага и холод — а исходили они и от
самой листвы, — казалось, проникали до костей. Он окончательно освободился
от мучительного перемежающегося бодрствованием сна, когда первые бледные лучи
света стали просачиваться сквозь туман и деревья. Он сел и собрался было
сбросить с себя одеяло, но замер, увидев Эрионда, сидящего на поваленном стволе
по другую сторону давно погасшего костра, а рядом с ним — дриаду с каштановыми волосами.
— Деревья говорят, что ты друг, — говорила дриада,
рассеянно играя стрелой с острым наконечником.
— Я люблю деревья, — ответил Эрионд.
— Они не про то.
— Я знаю.
Гарион тихонько снял с себя одеяло и встал. Дриада проворно
протянула руку к луку, лежавшему рядом с ней, но затем отдернула ее.
— Ах, это ты, — сказала она, потом внимательно
оглядела Гариона серыми глазами и произнесла:
— Ты, по-моему, постарел, да?
— Всего на несколько лет, — улыбнулся Гарион,
силясь вспомнить, когда он ее видел в последний раз. Легкая улыбка коснулась
уст дриады.
— Ты меня не помнишь, да?
— Да нет, что-то…
Дриада рассмеялась, затем взяла в руки лук и, натянув
тетиву, нацелилась стрелой в Гариона.
— А это тебе не поможет вспомнить?
Гарион захлопал глазами.
— А-а, так это не ты ли хотела убить меня?
— Это было бы справедливо: я тебя поймала, я должна
была и убить тебя.
— Вы что, убиваете каждое человеческое существо,
которое попадает вам в руки? — спросил дриаду Эрионд.
Она опустила лук.
— Нет, не каждое. Иногда я нахожу им другое применение.
Гарион повнимательнее присмотрелся к дриаде.
— А ты совсем не изменилась. Какая была, такой и
осталась.
— Я знаю. — Затем она взглянула на него с вызовом
и спросила: — И такой же хорошенькой?
— Даже очень.
— Как приятно это слышать. Может, я очень рада, что не
убила тебя. А почему бы нам не уйти куда-нибудь, где ты смог бы мне сказать еще
что-нибудь приятное?
— Ну все, хватит, Ксебела, — резко сказала
Сенедра, все еще продолжая лежать в постели из листьев. — Он мой, так что
выкинь из головы эти штучки.
