— Что это за ужасный запах? — Бархотка сморщила
носик.
— Думаю, не стоит вам знать об этом, — с мрачным
выражением лица откликнулся Сади.
— Что же они, все еще… — Гарион запнулся.
— Похоже, что именно так оно и есть, — ответил
маленький человечек.
— Но ведь Торак мертв. Какой в этом смысл?
— Гролимов никогда особенно не заботило, чтобы их
поступки имели смысл, Гарион, — сказал Белгарат. — Источником их
власти всегда был ужас. Если они хотят сохранить власть, ужас должен
продолжаться.
За углом их взорам предстало огромное темное здание. Столб
черного дыма поднимался в небо из высоченной трубы на его крыше.
— Это и есть храм? — спросил Дарник.
— Да, — ответила Полгара.
Она указала на две массивные двери — единственное, что было
на огромной, совершенно безликой стене. Прямо над этими дверями висела огромная
стальная маска Торака. При виде лица заклятого врага по жилам Гариона пробежал
холодок.
Даже теперь, после всего того, что произошло в Городе Ночи,
один вид лица Торака внушал ему ужас, и он не удивился, когда почувствовал, что
весь дрожит, приближаясь ко входу в храм безумного бога Ангарака.
Глава 11
Сади соскользнул с седла, подошел к дверям и постучал
заржавленным дверным молотком — где-то внутри храма откликнулось гулкое эхо.
— Кто явился в дом Торака? — раздался из-за дверей
глухой голос.
— Я принес послание от Джахарба, великого вождя из
Кахша, предназначенное для ушей Агахака, иерарха Рэк-Урги.
Внутри помолчали с минуту, и тяжелая дверь, надсадно
скрипнув, открылась.
На них подозрительно глядел рябой гролим.
— Но вы же не дагаши! — заявил он Сади тоном
обвинителя.
— Увы, это так. Но между Джахарбом и Агахаком
существует договоренность, и я — часть ее.
— Ничего не слышал ни о какой договоренности.
Сади пристально поглядел на гладкий, без отделки капюшон
балахона гролима — неопровержимое доказательство того, что перед ним жрец
низкого ранга.
— Прости меня, слуга Торака, — холодно сказал
евнух, — но неужели твой иерарх привык поверять свои тайны привратнику?
Лицо гролима потемнело, он кинул на евнуха недобрый взгляд.
— Прикрой голову, найсанец! — наконец произнес
он. — Это святое место.
— Разумеется. — Сади натянул капюшон своего
зеленого одеяния на бритый череп. — Не попросите ли кого-нибудь приглядеть
за лошадьми?
— О них позаботятся. Это твои слуги?
Гролим взглянул через плечо Сади на его спутников, сидевших
на лошадях.
— Да, благородный жрец.
— Скажи им, чтобы следовали за нами. Я отведу вас всех
туда, где принимает Хабат.
— Простите, благородный жрец бога-дракона, но мое
послание — лично для Агахака.
— Никто не предстает перед Агахаком, прежде не
поговорив с Хабат! Возьми слуг и следуй за мной!
Все спешились и вошли через мрачные двери в коридор,
освещенный факелами.
Тошнотворный запах паленой плоти, пропитавший весь город,
здесь был в десять раз сильнее. Ужас охватил Гариона, когда он шел вслед за
гролимом и Сади по дымным залам храма, где все дышало древним злом, а жрецы со
впалыми щеками глядели на пришельцев с недоверием и почти нескрываемой угрозой.
И тут где-то в глубине храма раздался отчаянный вопль и
следом — громкий лязг железа. Гарион содрогнулся, поняв, что означают эти
звуки.
— Неужели здесь все еще совершается древний ритуал
жертвоприношения? — изумленно спросил у гролима Сади. — Я полагал,
что все это уже в прошлом — ввиду определенных обстоятельств.
— Не произошло ничего, что могло бы заставить нас
пренебречь выполнением нашего священного долга, найсанец, — холодно
ответил гролим. — Каждый час мы приносим человеческое сердце на алтарь
великого бога Торака.
— Но Торака больше нет.
Гролим остановился. Лицо его сделалось злым.
— Никогда не говори больше таких слов! — отрывисто
бросил он. — Негоже чужеземцу богохульствовать в стенах храма. Дух Торака
живет, и однажды великий бог возродится, чтобы править миром. Он сам взмахнет
ножом, когда его враг, Белгарион из Ривы, будет кричать, лежа распростертым на
алтаре!
— Вот радость-то! — шепнул Шелк Белгарату. —
Нам тогда придется начинать все сначала.
— Помолчи-ка, Шелк, — шепнул Белгарат в ответ.
Просторный покой, в который ввел их жрец-гролим, слабо
освещали масляные светильники. Стены сплошь покрывала черная ткань, в воздухе
стоял густой аромат благовоний. За столом, на котором стояла мерцающая свеча и
лежала тяжелая черная книга, виднелась чья-то худощавая согбенная фигура. По
коже Гариона пробежал холодок — он физически ощутил силу, исходящую от этой
фигуры. Он бросил взгляд на Полгару — та мрачно кивнула.
— Простите меня, святая Хабат, — дрожащим голосом
заговорил рябой гролим, — но тут послание от Джахарба-убийцы.
Фигура выпрямилась, и Гарион до глубины души изумился. Это
была женщина, притом безусловно красивая женщина, но вовсе не это поразило
Гариона. На бледных щеках ее устрашающе алели глубокие шрамы — они сбегали от
висков к подбородку, и рисунок их явственно напоминал языки пламени. Темные
глаза женщины пылали огнем, а на полных губах блуждала злобная усмешка. Край ее
черного капюшона был окантован пурпуром.
— Ну? — хрипловато спросила она. — С каких
это пор дагаши присылают с поручениями чужеземцев?
— Я… я счел за лучшее не спрашивать, святая
Хабат, — затрепетал гролим. — Но этот утверждает, что он друг
Джахарба.
— И ты предпочел на этом прекратить расспросы? —
Хрипловатый голос превратился в угрожающий шепот, а пылающие глаза пронизывали
дрожащего жреца. Затем ее взгляд устремился на Сади. — Назови свое
имя, — приказала она.
— Я Усса из Стисс-Тора, святая жрица, — ответил
Сади. — Джахарб повелел мне предстать перед правителем и на словах
передать ему его просьбу.
— А что это за просьба?
— О, простите, святая жрица, но то, что я должен
передать, предназначено только для ушей самого Агахака.
