Дрожа всем телом, Гарион отпрянул в тень и спрятался за
колонну, силясь овладеть собой. Лучше, чем кто-либо другой из живущих, он знал,
что означает это страшное место. Торак был мертв. Его собственная рука ощутила
последние удары пронзенного сердца бога, трепетавшего на острие его меча,
проникшего в грудь врага. Страшные убийства, продолжавшиеся в этом ужасном
месте с той самой ночи, были бессмысленны, и эти напрасные жертвы приносились
увечному и безумному богу, который умер, тщетно взывая к равнодушным звездам. В
груди Гариона медленно закипал гнев, рот наполнялся жгучей горечью. Воля его
концентрировалась сама собой, и он уже видел, как раскалывается ненавистная
маска, и этот окровавленный алтарь, и все, все здесь, в этом отвратительном
месте.
«Не для этого ты здесь, Белгарион!» — зазвучал голос в его
голове.
И Гарион стал медленно расслабляться — ведь если бы он не
сделал этого, то концентрированная воля его могла бы разрушить до основания
весь город. У него будет еще время сокрушить это средоточие ужаса. Теперь же
его цель — отыскать Эрионда. Он осторожно высунулся из-за колонны. Жрец в
капюшоне, отороченном пурпуром, только что вошел в святилище. На вытянутых
руках он нес темно-красную подушку, на которой посверкивал длинный страшный
нож. Жрец поднял лицо к изображению своего мертвого бога и благоговейно поднял
подушку с ножом, произнося молитву.
— Воззри на орудие воли твоей, бог-дракон
Ангарака, — нараспев произнес он, — и воззри на того, чье сердце
будет принесено тебе в жертву.
Четверо гролимов втащили в святилище голого кричащего раба,
не обращая внимания на его сопротивление и отчаянные мольбы о пощаде. Гарион
невольно стиснул рукоять своего меча.
«Остановись!» — приказал голос.
«Нет! Я не могу позволить этому случиться!»
«Этого не случится. А теперь отпусти оружие!»
— Не могу! — вслух произнес Гарион, обнажая меч и
делая шаг из-за колонны, но внезапно почувствовал, что окаменел: самое большее,
на что он был способен, — это моргнуть.
«Отпусти меня», — взмолился он беззвучно.
«Нет! Сейчас ты здесь затем, чтобы наблюдать, а не для того,
чтобы действовать! Теперь стой и внимательно смотри!»
И Гарион с изумлением увидел Эрионда. Юноша вошел в те же двери,
через которые втащили упирающуюся жертву. Белокурые кудри Эрионда поблескивали
в свете факелов. Лицо выражало печальную решимость. Войдя, он направился
прямиком к изумленному жрецу.
— Простите меня, — твердо произнес он. — Но
вы не станете больше этого делать.
— Схватить этого богохульника! — закричал
жрец. — Сейчас его сердце будет шипеть на раскаленных углях!
Десяток гролимов кинулись было на юношу, но вдруг замерли —
их заставила окаменеть на месте та же сила, что остановила Гариона.
— Это не может продолжаться, — так же решительно
заговорил Эрионд. — Я знаю, как много этот обряд для всех вас значит, но
подобное просто не может продолжаться. Когда-нибудь — и очень скоро, я
думаю, — вы сами все поймете.
Гарион напрягся, ожидая грохота, но вопреки его ожиданиям
случилось совсем другое. Из пылающего жерла печи подле алтаря с ревом вырвалось
пламя — языки огня достигли потолка, и удушающая жара, царившая в святилище,
сменилась прохладой, словно сюда неведомо откуда проник свежий морской ветерок.
Пламя мигнуло напоследок, словно догорающая свеча, и погасло. Пылающая жаровня
также ослепительно вспыхнула, и стальной корпус ее на глазах стал плавиться и
оседать под собственным весом. Короткая вспышка — и пламя угасло.
Жрец в ужасе уронил жертвенный нож и метнулся к раскаленным
останкам жаровни. Беспомощно протянув руки, словно для того, чтобы придать
оплавленному металлу первоначальную форму, он взвыл от невыносимой боли —
раскаленное докрасна железо впилось ему в мышцы.
Эрионд с удовлетворением оглядел разрушения, потом
повернулся к замершим гролимам, все еще держащим голого раба.
— Отпустите этого человека, — спокойно сказал он.
Гролимы непонимающе уставились на него.
— Он больше не нужен вам, — просто объяснил
Эрионд. — Ведь вы не можете принести его в жертву теперь, когда огонь
угас. И он никогда больше не разгорится, что бы вы ни делали, вам не удастся
зажечь его вновь.
«Дело сделано!» — раздался в мозгу Гариона голос — столь
торжествующий, что у ривского короля ослабли колени.
Обожженный жрец, издавая стоны и потрясая почерневшими
руками, поднял бледное лицо.
— Схватить его! — завизжал он, указывая на Эрионда
скрюченной рукой. — Схватить его и отвести к Хабат!
Глава 12
Больше не было надобности таиться. Повсюду раздавались удары
гонга, тут и там сновали насмерть перепуганные гролимы, выкрикивая приказы,
зачастую противоречащие друг другу. Среди этой неразберихи метался и Гарион,
разыскивая Белгарата и Шелка.
И вот из-за угла на него вылетел какой-то гролим со злобным
лицом и схватил его за руку.
— Ты был в святилище, когда это случилось?! —
крикнул он.
— Нет, — солгал Гарион, силясь высвободиться.
— Говорят, что в нем было десять футов росту и что он
испепелил с десяток жрецов, прежде чем погасить священный огонь!
— Да? — изобразил удивление Гарион, все еще
пытаясь освободить руку.
— Поговаривают, будто это сам Белгарат!
— В это верится с трудом.
— А кто еще обладает столь великой силой? — Глаза
гролима расширились, он вздрогнул всем телом. — Ты понимаешь, что это означает? —
дрожащим голосом спросил он.
— А что?
— Святилище надобно будет освятить заново, а для этого
необходима кровь гролимов. И прежде чем святилище очистится, очень многим из
нас придется умереть.
— Послушай, мне пора идти, — сказал Гарион,
пытаясь разжать сведенные судорогой страха пальцы гролима.
— Хабат насладится, купаясь в нашей крови! —
истерически визжал гролим, не слыша Гариона.
Выбора не оставалось. Тут уж было не до дипломатии. Гарион
сделал испуганное лицо, глядя за спину гролима.
— Ох, уж не она ли это идет? — хрипло прошептал
он.
Гролим обернулся, и Гарион ударил его сзади кулаком по
затылку. Гролим отлетел к стене, потухшие глаза его уже ничего не выражали, и
он мешком стал оседать на пол.
— Здорово, — раздался голос Шелка. — Только я
в толк не могу взять, для чего это понадобилось.
