Гарион нежно обнял ее за плечи.
— Эрионд угодил в переделку, — объяснил он. —
Сади хочет попытаться уговорить их выпустить всех нас.
— А что, если у него не выйдет?
— Что ж, тогда мы освободимся иным путем.
Шелк оглядел полутемную камеру и презрительно фыркнул.
— Архитектура темниц начисто лишена фантазии, —
саркастически заметил он, пнув ногой охапку гнилой соломы, лежащей на полу.
— Хелдар, неужели у тебя такой богатый опыт в области
темниц? — спросила Бархотка.
— Время от времени я бываю в подобных местечках. —
Шелк передернул плечами. — Правда, вытерпеть более двух часов никогда
не мог. — Он приподнялся на цыпочки, чтобы заглянуть в крошечное
зарешеченное окошко, выходящее в коридор.
— Хорошо, — пробормотал он. — Охраны не
видно. — И, постучав костяшками пальцев по крепкому дереву, взглянул на
Белгарата. — Хочешь, я отопру дверь? Не думаю, что мы что-нибудь тут
высидим.
— Терпение, принц Хелдар, — сказал Сади. —
Если мы вырвемся на волю из камеры, мне уже никак не удастся уладить этот
небольшой инцидент.
— Я должна узнать, что они сделали с Эриондом! —
твердо заявила Полгара.
— Открой двери, Шелк!
— Полгара! — раздался вдруг из соседней камеры
знакомый голос. — Это ты?
— Эрионд! — вздохнула Полгара с
облегчением. — С тобой ничего не случилось?
— Все прекрасно, Полгара. Меня, правда, заковали в
цепи, но они не причиняют мне особых неудобств.
— Зачем ты сделал это? Там, в святилище?
— Мне не понравились эти жертвенные огни.
— Мне тоже, но…
— Мне они очень не понравились, Полгара. Надо же
когда-то положить конец подобным гнусностям!
— Каким образом тебе удалось их погасить? —
спросил Белгарат, прильнув к окошку. — Гарион был в святилище, когда ты
это проделал, и говорит, что ничего не услышал и не ощутил.
— Точно не знаю, Белгарат. Не думаю, чтобы я сделал
что-то особенное. Просто твердо решил, что не хочу больше, чтобы они горели,
эти огни, и вроде как дал им понять, что я этого не хочу. Они взяли да и
погасли.
— И это все?
— Насколько я помню, да.
Белгарат обернулся. Он явно был озадачен.
— Когда мы отсюда выберемся, у меня будет об этом
происшествии долгий разговор с мальчишкой. Я уже не единожды собирался
поговорить с ним по душам, и всякий раз, когда открывал было рот, что-то меня
отвлекало. — Он поглядел на Гариона. — В следующий раз, когда будешь
беседовать со своим дружком, потребуй от него прекратить эти штучки! Они меня
раздражают.
— А он это знает, дедушка. Думаю, именно поэтому и
продолжает в том же духе.
Где-то послышалось лязганье отпираемой двери и звук шагов.
— Гролимы, — тихо сказал Шелк, вновь глянув через
окошко в коридор.
— Интересно, а кто, по-твоему, это еще может
быть? — съязвил Белгарат.
Стражники остановились возле камеры Эрионда, и в замке
лязгнул ключ.
Скрипнув, открылась тяжелая дверь.
— Эй, мальчишка! — пролаял хриплый голос. —
Выходи, пойдешь с нами!
— Отец! — отчаянно шепнула Полгара. Старик
предостерегающе поднял руку.
— Подожди! — прошептал он.
Кто-то уже отпирал дверь их камеры. Наконец она
распахнулась, и на пороге возник гролим в черном балахоне.
— Возвратился Агахак, — объявил он. —
Выходите!
— Великолепно! — с облегчением вздохнул
Сади. — Что бы там ни было, я уверен, что мы за пару минут все уладим.
— Не разговаривать! — Гролим резко повернулся и
пошел по коридору, а десяток других, с оружием наготове, обступив пленников,
повели их прочь из темницы.
Агахак, правитель Рэк-Урги, оказался устрашающего вида
длиннобородым человеком. Он сидел в очень похожем на трон кресле в большом
зале, освещенном факелами. Стены были завешаны тяжелыми темно-бордовыми
портьерами. Облачение иерарха представляло собой кроваво-красный балахон с
капюшоном. Впалые глаза Агахака сверкали из-под нависших седых бровей. Эрионд,
все еще закованный в цепи, спокойно сидел на грубом деревянном стуле прямо
перед иерархом, а худощавая Хабат стояла по правую руку от своего покровителя.
Капюшон, отороченный пурпурным шелком, был откинут, ужасные шрамы на ее щеках
алели в свете факелов, а лицо жрицы выражало злобное торжество.
— Кто из вас Усса из Стисс-Тора? — гулким голосом
вопросил иерарх. Сади сделал шаг вперед и раболепно поклонился.
— Я Усса, о святейший.
— Ты попал в незавидное положение, Усса. — Грудной
голос Хабат звучал почти как ласковое мурлыканье дикого зверя, а губы ее
кривила отвратительная усмешка.
— Но я ничего не сделал.
— Здесь, в Хтол-Мургосе, господин ответственен за
преступления своих слуг.
Глаза Агахака сверлили Сади, но худое лицо иерарха
оставалось бесстрастным.
— Итак, ближе к делу, — произнес он
наконец. — Кто предъявит чужеземцам обвинение?
Хабат указала на гролима, стоящего у самой стены.
— Сегодня Сорхак исполнит миссию жреца-инквизитора,
господин, — сказала жрица повелительным тоном, чтобы дать почувствовать
всем присутствующим, что она хозяйка положения. — Его рвение и благочестие
известны тебе, о святейший.
— О да, — безразличным голосом ответил
Агахак. — Я мог бы сразу догадаться, что обвинителем будет не кто иной,
как Сорхак. — На краткое мгновение губы его сложились в сардоническую
усмешку. — Очень хорошо. Жрец-инквизитор, прошу предъявить обвинение.
Жрец в черной одежде выступил вперед и откинул капюшон,
отороченный зеленым, со своих сальных волос.
— Дело очень незамысловатое, светлейший, —
провозгласил он скрипучим голосом. — Здесь присутствует множество
свидетелей преступления, посему вина этого юного негодяя не вызывает никаких
сомнений. Но вот мотивы его поступка предстоит выяснить.
