— Вынеси приговор, великий иерарх, — просительным
тоном обратилась Хабат к восседающему на троне недвижному Агахаку, походившему
на мертвеца, — а уж я заставлю этого грязного найсанца и его слуг сказать
всю правду.
— Речь шла только об их виновности, — ответствовал
правитель, — но я все еще не слышал ни показаний свидетелей, ни внятного,
четко сформулированного обвинения.
Хабат от этих слов пришла в легкое замешательство.
— Я лишь хотела избавить вас от пустых формальностей,
мой господин. Я твердо убеждена в правдивости слов Сорхака. Ведь прежде вы
всегда доверяли мне в делах такого рода.
— Возможно, — ответил Агахак, — но полагаю,
что на этот раз мне все же будет позволено судить самому, а, Хабат? — Он
взглянул на грязноволосого жреца, в растерянности стоявшего перед ним. —
Итак, свидетельские показания, Сорхак! Я хочу, чтобы ты внятно объяснил, в чем
именно обвиняется сей молодой человек! — В голосе иерарха явственно слышны
были нотки недоброжелательности.
В выпученных глазах Сорхака поубавилось уверенности — от
него не укрылась очевиднейшая враждебность Агахака. Но он быстро овладел собой.
— Сегодня вечером, — начал он, — в час, когда
мы готовились исполнить священный ритуал, предписанный нам нашей верой, этот
юноша вошел в святилище и погасил алтарное пламя. Вот что он совершил — и в
этом я его обвиняю. Клянусь, что он виновен!
— Но это абсурд! — запротестовал Сади. —
Разве жертвенные огни в святилище плохо охраняются? Как мог мальчик подойти так
близко к священному огню, чтобы погасить его?
— Как смеешь ты подвергать сомнению слова жреца Торака,
да еще скрепленные клятвой? — злобно прервала его Хабат. Шрамы на ее щеках
судорожно подергивались. — Сорхак поклялся в том, что мальчишка виновен, а
это значит, что он виновен! Нельзя перечить жрецу — это карается смертью!
Глубоко запавшие глаза Агахака сверкнули.
— Полагаю, что имею право все-таки услышать наконец
показания свидетелей, которые так убедили тебя, Хабат, и
жреца-инквизитора, — безжизненным голосом произнес он. — Обвинение и
вина — далеко не всегда одно и то же, к тому же Усса задал далеко не праздный
вопрос.
В душе Гариона зародилась слабая надежда. Иерарх все знает!
Ему прекрасно известно об отношениях Хабат с Сорхаком, и совершенно очевидно,
что рвение, с каким защищает она этого вонючего жреца, раздражает его.
— Итак, жрец-инквизитор, — продолжал
Агахак, — каким же образом удалось мальчику погасить жертвенные огни в
святилище? Неужели стражи допустили небрежность?
Сорхак тотчас же насторожился — он понял, что ступил на
весьма зыбкую почву.
— У меня множество свидетелей, великий иерарх, —
объявил он. — И все они в один голос утверждают, что святилище было
осквернено при помощи колдовских чар.
— Ах, вот как? Так это было колдовство? Разумеется, это
объясняет все. — Агахак помолчал, пристально глядя точно неживыми глазами
на жреца, который от волнения покрылся потом. — Знаешь, я уже заметил,
что, когда недостает улик, тотчас же начинают твердить о колдовстве. Неужели же
нет другого объяснения происшествию в святилище? Неужели жрец-инквизитор до того
беспомощен, что вынужден прибегнуть к столь избитому трюку?
Хабат была явно ошарашена, а Сорхак затрясся всем телом.
— К счастью, эту проблему весьма легко
разрешить, — спокойно продолжал Агахак. — У колдовства есть, если так
можно выразиться, один маленький недостаток: обладающий подобным же даром легко
распознает колдуна. — Иерарх помолчал. — Должно быть, ты об этом и не
подозревал, Сорхак? Жрец ранга Зеленых, к тому же надеющийся на продвижение,
должен быть прилежнее в своих занятиях и знать такие элементарные вещи. Но ты,
похоже, увлекся совсем другим, верно? — Иерарх повернулся к безмолвной
жрице. — Я удивлен, что ты так дурно подготовила своего подопечного к
предъявлению столь серьезного обвинения, Хабат. Он выставил себя круглым
дураком, да и тебя заодно, а ведь ты легко могла бы этого избежать.
Глаза жрицы злобно блеснули, алые шрамы на ее щеках ожили,
задергались, а потом вдруг загорелись еще ярче, словно под кожей женщины
забегало незримое пламя.
— Хорошо, Хабат, — вновь зазвучал спокойный и
бесстрастный голос иерарха. — Видимо, час настал. Похоже, ты созрела
наконец для того, чтобы воспротивиться моей воле? Ты решишься?
Ужасный вопрос повис в воздухе, и Гарион затаил дыхание. Но
Хабат спрятала глаза и молча отвернулась от Агахака. Пламя на ее щеках медленно
угасало.
— Мудрое решение, Хабат. — Агахак повернулся к
Сади. — Ну что ж, Усса из Стисс-Тора, что скажешь ты в ответ на обвинение?
Неужели твой слуга и впрямь колдун?
— Жрец Торака впал в заблуждение, господин, —
дипломатично ответил Сади. — Поверьте мне, этот юный болван — вовсе не
колдун. Каждое утро он по десять минут раздумывает, какой башмак на какую ногу
надеть. Поглядите на него! В этих глазах нет ни тени ума. Он настолько глуп,
что даже не ощущает страха.
В глазах Хабат снова вспыхнула злоба, но видно было, что
уверенности в себе у жрицы поубавилось.
— Что этот найсанский работорговец смыслит в
колдовстве, господин? Вам известны обычаи жителей Страны змей. Несомненно,
разум этого Уссы затуманен дурманящими травами настолько, что, будь среди его
прислужников сам Белгарат, он и не подозревал бы об этом!
— Очень интересная мысль, — пробормотал
Агахак. — А теперь, с вашего позволения, разберем дело подробнее. Нам
известно, что священные огни погасли. В этом мы совершенно уверены. Сорхак
утверждает, что этот молодой человек погасил их при помощи волшебства. Он
утверждает это, хотя и не располагает ровным счетом никакими доказательствами.
Усса из Стисс-Тора, который, возможно, находится под действием наркотиков и
мало что соображает, заявляет, будто этот юноша совершеннейший простак и посему
не способен на столь выдающийся поступок. Так как же нам разрешить эту дилемму?
— Прикажите отвести их в пыточную камеру, о
святейший, — торопливо предложила Хабат. — Я сама, своими руками
вырву у них признание — у одного за другим, по очереди!
Гарион напрягся и украдкой посмотрел на Белгарата. Старик
стоял совершенно спокойно, его короткая борода серебрилась в свете факелов.
Похоже было, что он не собирается ничего предпринимать.
— Твое пристрастие к камере пыток широко известно,
Хабат, — холодно сказал Агахак. — Ты в этом деле весьма искусна, и
твои жертвы обычно говорят то, что ты хочешь от них услышать, но это далеко не
всегда является столь желанной для всех нас правдой.
