— Тьфу! — с отвращением произнес Агахак,
отдергивая руки. — Этот безбородый юнец невинен как младенец! Нет даже
намека на то, что малыш вкусил силы! — Агахак вновь обернулся и поглядел
на Сорхака. — Я нахожу твои обвинения беспочвенными и отклоняю их.
Лицо Сорхака побелело, а глаза выпучились.
— Будь осторожен, Сорхак! — угрожающе сказал
иерарх. — Если ты станешь чересчур яро противиться моему решению, я ведь
могу счесть, что в происшедшем всецело твоя вина, правда? А Хабат вне себя от
разочарования — ведь ей сегодня некого будет терзать. — Он бросил хитрый
взгляд на жрицу. — Хочешь, я отдам тебе Сорхака, моя дорогая? — спросил
он. — Всегда с удовольствием делал тебе маленькие подарочки. Я даже сам
полюбуюсь, как ты будешь медленно вытягивать калеными щипцами кишки из его
распоротого живота!
Лицо Хабат с огненными отметинами на щеках пылало от ярости.
Гарион понимал: жрица была совершенно убеждена в том, что иерарх и на этот раз,
как прежде, уступит ее настойчивым требованиям, поэтому и употребила всю свою
власть, чтобы добиться осуждения Сади, которого с первого же взгляда
невзлюбила. Столь неожиданное открыто враждебное отношение иерарха, как и то,
сколь презрительно отверг Агахак их с Сорхаком обвинения, нанесло страшный удар
ее гордыне, но, что еще важнее, поставило под сомнение практически
неограниченную власть, которой пользовалась жрица в храме. И если она не сможет
на этом деле что-то выиграть, многочисленные враги свергнут ее с пьедестала.
Гарион трепетно надеялся, что Сади понимает, насколько
опаснее стала Хабат теперь, когда она уже не столь уверена в своем могуществе.
Узкие глаза жрицы настороженно и оценивающе глядели на
иерарха. Постепенно Хабат оправилась от потрясения и обратилась к королю.
Ургиту:
— Но совершено еще и гражданское преступление, ваше
величество, — заявила она. — Правда, я полагала, что дело об
осквернении святилища куда серьезнее, но поскольку наш мудрый иерарх счел
обвинения необоснованными, мой долг объявить вам о преступлении, совершенном
этими чужеземцами против государства.
Ургит и Агахак обменялись быстрыми взглядами. Потом Ургит с
обреченным видом сгорбился в кресле.
— Король всегда готов выслушать слово служителей
церкви, — сдержанно ответил он.
Хабат бросила на Сади самоуверенный и открыто враждебный
взгляд.
— Со дня основания государства мерзкие яды и зелья
жителей Страны змей запрещено ввозить в Хтол-Мургос королевским
декретом. — Она подчеркнула последние слова. — После того как Усса со
слугами был препровожден в темницу, я приказала обыскать их вещи. Внесите
сумку! — распорядилась она.
Боковая дверь открылась, и вошел жрец низшего ранга, неся
красный кожаный короб Сади. Сорхак с фанатичным блеском в глазах вырвал у него
короб — лицо его сияло торжеством.
— Вот доказательство того, что этот Усса из Стисс-Тора
нарушил наш закон и должен за это поплатиться жизнью! — проскрипел он.
Жрец расстегнул ремешок, открыл короб и достал оттуда множество
бутылочек и глиняный кувшинчик, в котором жила Зит.
Лицо Ургита стало еще печальнее. Он растерянно поглядел на
Сади.
— Как ты можешь это объяснить, Усса? — с надеждой
в голосе спросил король.
Сади изобразил на лице полнейшую невинность.
— Уверен, что вы, ваше величество, и подумать не могли,
будто я намеревался продать все это здесь, в Хтол-Мургосе!
— Хорошо, — кротко согласился Ургит. — Но
ведь ты ввез их в пределы страны.
— Разумеется, но ведь предназначались они для продажи
маллорейцам. В их стране спрос на такие зелья весьма велик.
— Что меня совершенно не удивляет, — подхватил
Ургит, выпрямляясь в кресле. — Так, значит, ты не собирался продавать это
моим подданным?
— Честью клянусь, что нет! — возмущенно ответил
Сади.
Лицо Ургита прояснилось, и король с облегчением вздохнул.
— Вот, — сказал он, обращаясь к разъяренной
Хабат, — вот в чем дело. Думаю, никто из нас не станет противиться, если
этот найсанец продаст маллорейцам всю эту отраву — и чем больше, тем лучше.
— А что вы на это скажете? — сказал Сорхак, ставя
короб Сади на пол и высоко поднимая глиняный кувшинчик. — Что за секрет
скрываешь ты здесь, Усса из Стисс-Тора? — Он потряс кувшинчик.
— Осторожнее, приятель! — вскрикнул Сади,
предостерегающе вытянув руки и подавшись вперед.
— Ага! — торжествующе воскликнула Хабат. — В
этом сосуде наверняка скрыто нечто весьма важное для этого работорговца!
Необходимо осмотреть содержимое. Возможно, тут-то и выяснится, что за
преступление замыслил этот негодяй! Открой сосуд, Сорхак.
— Умоляю вас, — залепетал Сади. — Если вам
дорога жизнь, не шутите с этим кувшинчиком!
— Открывай, Сорхак! — безжалостно приказала Хабат.
Самодовольный гролим снова потряс кувшинчик и принялся
вывинчивать пробку.
— Прошу вас, благородный жрец! — с ужасом
воскликнул Сади.
— Мы только посмотрим, — ухмыльнулся
Сорхак. — Уверен, что один взгляд никому не повредит.
Он вынул пробку и поднес кувшинчик к лицу, заглядывая внутрь
одним глазом.
Зит, разумеется, долго не раздумывала.
Со сдавленным криком Сорхак отпрянул, судорожно взмахнув
руками. Глиняный кувшинчик отлетел в сторону, и Сади удалось подхватить его у
самого пола.
Ужаленный жрец прижал ладони к лицу, на котором застыло
выражение ужаса, а между пальцами у него струилась алая кровь. Затем он
завизжал как свинья, содрогаясь всем телом, рухнул на пол и стал корчиться,
ногтями раздирая себе лицо. Голова его колотилась о каменный пол. Конвульсии
делались все сильнее, и вот на губах появилась пена. Издав истошный вопль, жрец
неожиданно подпрыгнул, словно его подбросила какая-то неведомая сила, и
замертво упал на пол.
Какое-то время все молчали, потом Хабат взвизгнула:
— Сорхак!
Голос ее был полон отчаяния — не оставалось сомнений в том,
что эта утрата для нее невосполнима. Она кинулась к распростертому на полу
жрецу и рухнула на тело, содрогаясь от рыданий. Ургит с отвращением уставился
на труп.
— О, зубы Торака! — выругался он, стиснув
зубы. — Что у тебя там, в этом кувшинчике, Усса?
— О-о, это просто зверюшка, ваше величество, —
нервно ответил Сади. — Я пытался предупредить его.
