— Сурово, — ответил Ургит. — Таур-Ургас стал
проявлять признаки безумия гораздо раньше, чем это обычно бывало в роду Урга, и
нам приходилось соблюдать множество всяких ритуалов.
— Я кое-какие видел.
— Нет, я не о тех, что совершались в храме, Хелдар,
хотя и они были достаточно своеобразны. Я имею в виду его личные странности.
Например, встать справа от него — и подумать не смей, а если на его королевское
величество вдруг падала чья-то тень, то оплошность могла стоить человеку жизни.
Меня и моих братьев в семилетнем возрасте отняли у наших матерей и отдали в
учение — занимались мы по большей части военными упражнениями — с пыхтением,
кряканьем и потом. Любые незначительные провинности строжайше наказывались —
нас пороли, чаще всего перед ужином.
— Так можно было и аппетит отбить.
— И отбили. Я больше никогда теперь не ужинаю — слишком
много неприятных воспоминаний. Мы с братьями очень рано начали устраивать
заговоры друг против друга. У Таур-Ургаса было много жен и целый выводок детей.
Поскольку корона передавалась старшему из живущих сыновей, все мы интриговали
против старших братьев и старались защититься от интриг младших. Скажем,
очаровательный мальчуган однажды набросился на своего брата с ножом, а было ему
всего девять лет.
— Из молодых, да ранних, — пробормотал Шелк.
— Ну да. Таур-Ургас был конечно же восхищен, на
какое-то время этот потрошитель даже стал его любимцем. Нам со старшими
братьями пришлось из-за всего этого немало понервничать — ведь вполне можно
было ожидать, что наш выживший из ума господин захочет нас всех передушить,
чтобы освободить место для маленького монстра. Ну мы и предприняли кое-какие
шаги.
— Ну?
— В один прекрасный день мы изловили его в верхней
части дворца и выбросили в окно. — Ургит мрачно посмотрел на вздымающиеся
волны Великого Западного моря. — С того дня, как нас увели от матерей, мы
жили в атмосфере постоянного страха и бессмысленной жестокости. Считалось, что
мы совершенные мурги — сильные, храбрые, абсолютно верные и беззаветно
преданные Тораку. У каждого из нас был опекун-гролим, и мы ежедневно часами
выслушивали всякую чушь про бога Ангарака. Да уж, счастливым детством такое не
назовешь.
— У Таур-Ургаса никогда не было привязанностей?
— Возможно, и были, но меня он не любил — презирал за
то, что я самый маленький, истинным мургам полагалось быть высокими и
мускулистыми. За всю жизнь он не сказал мне ни единого доброго слова, когда же
мне удалось стать прямым наследником, он уговаривал младших братьев убить меня.
— Как же ты смог выжить?
— Приходилось шевелить мозгами, а еще помогал ключ,
который мне удалось стащить.
— Ключ?
— От дворцового сейфа. Не поверишь, но неограниченные
денежные средства способны здорово помочь человеку, даже если он находится на
территории Хтол-Мургоса.
Шелк поежился.
— Тут, на палубе, становится свежо, — сказал
он. — Не уйти ли нам отсюда и не распить ли бутылочку хорошего вина?
— Я не пью, Хелдар.
— Не пьешь? — удивился Шелк.
— Я должен всегда быть начеку. А если засунешь голову в
бочку с вином, то ведь не увидишь, как сзади к тебе крадутся с ножом.
— Брат, со мной ты в полной безопасности.
— Я ни в чьем обществе не могу считать себя в полной
безопасности, Хелдар, особенно в компании братьев. Да нет, пойми, ты тут ни при
чем — просто сказывается трудное детство.
— Ладно, — дружелюбно сказал Шелк. — Давай
пойдем, и ты посмотришь, как я пью. Я очень хорошо это делаю.
— Могу себе представить. Ведь ты же, в конце концов,
алориец.
— Ты тоже, дорогой братец, — улыбнулся
Шелк. — Ты тоже. Так давай я приобщу тебя ко всем радостям, которые
унаследовал и ты!
Гарион готов был пойти за ними, но в этот момент на палубу
вышел Белгарат, зевая и потягиваясь.
— Полгара уже встала? — спросил он Гариона. Гарион
покачал головой.
— Я разговаривал с Дарником несколько минут назад. Он
сказал, что после вчерашнего она очень измучена.
Белгарат слегка нахмурился.
— С какой стати она так уж сильно утомилась? —
сказал он. — Признаюсь, зрелище было впечатляющее, но вряд ли все это
настолько изнурительно.
— Я думаю, что это не усталость, дедушка. Дарник
сказал, что она полночи промучилась.
Старик почесал бороду.
— Ох, я иногда забываю, что Полгара женщина. Она ничего
мимо себя не пропустит. Иногда сострадание побеждает в ней все остальные
чувства.
— Это не такая плохая черта, дедушка.
— Но не для женщины.
— Помнится мне, однажды в болотах кое-что
случилось, — сказал ему Гарион. — И не ты ли пытался сделать все
возможное, чтобы как-то помочь Вордею — из одного лишь чувства сострадания?
Белгарат виновато отвел глаза.
— Мы, по-моему, договорились, что вспоминать об этом ты
не будешь.
— Ай-ай-ай, дедушка, — Гарион слабо
улыбнулся, — ведь ты лукавишь. Притворяешься, будто холоден, как лед, и
тверд, как скала, а на самом деле чувствуешь то же, что и все мы.
— Пожалуйста, Гарион, не надо распространяться на эту
тему.
— Тебе не нравится быть человечным?
— Да нет, но у меня вроде бы есть некая репутация,
которую нужно поддерживать.
В конце второй половины дня береговая линия, вдоль которой
двигалось судно, стала еще более неровной, волны оглушительно бились о скалы,
вскипая бурунами.
Шелк и Ургит поднялись по кормовому трапу, и Гарион отметил,
что оба они не слишком твердо держатся на ногах.
— Привет, Белгарион, — громко сказал Ургит. —
Присоединяйся к нам, хочешь? Мы с Хелдаром решили немножко попеть.
— Да? Спасибо, — осторожно ответил Гарион, —
я не слишком хорошо пою.
— Не важно, старик. Это совершенно не важно. Может, я и
сам не так уж хорошо пою. Ничего не могу сказать по этому поводу, потому что за
всю свою жизнь не спел ни единой ноты. — Он вдруг хихикнул. — Есть
куча разных вещей, которых я никогда раньше не делал, и мне кажется, сейчас
пришло время понемножку начинать пробовать.
