Этим же вечером, уже лёжа в постели, Гарион спросил тётю,
протягивая руку:
– Что означает эта метка, тётя Пол? Расчёсывая длинные
тёмные волосы, она мельком взглянула на руку мальчика.
– Не волнуйся, ничего особенного.
– Я и не волнуюсь. Просто интересно. Забретт и Дорун
считают, что это родимое пятно. Они правы?
– В общем то да.
– У кого-то из моих родителей тоже была такая метка?
– У отца. В его роду у многих такие.
И неожиданно странная мысль пришла в голову Гариону. Сам не
зная отчего, он протянул руку и коснулся белого локона на лбу тёти Пол.
– Это что-то вроде седой пряди у тебя в волосах?
Он почувствовал, как ладонь будто закололо крохотными
иглами, а в мозгу приоткрылось некое окошечко: такое чувство, словно годы
развёртывались перед глазами бесчисленной чередой, похожей на безбрежное море
клубящихся облаков, и вдруг – острее, чем удар ножа, – пришло ощущение
бесконечно повторяющейся потери, невыразимой скорби. Потом появилось его
собственное лицо, а за ним – много других, старых и молодых, по-королевски
гордых и совсем обыкновенных, а ещё дальше, в тени, почему-то больше не глупое,
как обычно, лицо господина Волка. Но сильнее всего нарастало в мальчике
сознание неземного нечеловеческого могущества, силы несгибаемой воли.
Тётя Пол рассеянно наклонила голову.
– Не надо так делать, Гарион, – приказала она, и окошко
в мозгу захлопнулось.
– Что это было? – спросил мальчик, сгорая от
любопытства и желания снова распахнуть его.
– Простой фокус.
– Покажи, как!
– Не сейчас, Гарион, мальчик мой, ещё рано, –
прошептала тётя, сжимая ладонями его щёки. – Ты пока не готов. Спи.
– А ты не уйдёшь? – спросил он, почему-то испугавшись.
– Я всегда буду с тобой, – пообещала тётя, покрепче
укутывая его одеялом.
И снова начата расчёсывать длинные густые волосы, мурлыча
странную незнакомую мелодию красивым бархатистым голосом; и под это пение
мальчик незаметно уснул.
С тех пор даже он не часто видел белое пятно на ладони –
приходилось выполнять столько грязной работы, что не только руки, но и лицо, и
одежда были вечно черны.
***
Самым главным праздником в Сендарии, да и во всех западных
королевствах, был Эрастайд. Много веков назад в этот день семь богов соединили
руки, чтобы создать мир, произнеся лишь одно слово. Эрастайд праздновали в
середине зимы, и поскольку на фермах в это время не много работы, вошло в обычай
справлять этот праздник пышно, целых две недели, с играми и подарками и
небольшими представлениями, прославляющими богов. Последнее, конечно, было
затеей Фолдора.
И хотя этот добрый простой человек вовсе не питал иллюзий
относительно благочестия остальных домочадцев, все же обитатели фермы считали
своим долгом угодить хорошему хозяину.
Но, к несчастью, этой зимой замужняя дочь Фолдора Анхельда с
мужем Эйлбригом решили сделать обязательный ежегодный визит, чтобы, не дай бог,
не поссориться с отцом. Анхельде совсем не улыбалось подвергать себя опасности
лишения наследства за непочитание родителей. Однако её приезд был всегда
тяжёлым испытанием для Фолдора, который взирал на мужа дочери, безвкусно
разодетого и высокомерного мелкого служащего в торговом заведении столицы
королевства – Сендаре, с плохо скрываемым презрением.
Однако их прибытие совпало с началом празднеств на ферме
Фолдора, и, хотя особой любви эти двое ни у кого не вызывали, появление их было
встречено с некоторым энтузиазмом.
У Гариона оказалось столько работы на кухне, что он совсем
не встречался с приятелями и не смог разделить с ними обычное предпраздничное
возбуждение. Да и сам приближающийся праздник потерял почему-то былое
очарование. Мальчик тосковал по доброму старому времени и, горестно вздыхая,
бесцельно слонялся по кухне, словно тень.
Даже традиционные украшения, развешанные в обеденном зале,
где всегда проходило празднование Эрастайда, казались в этом году решительно
раздражающими глаз. Еловые лапы, подвешенные к потолку, были не такими
зелёными, как всегда, натёртые воском яблоки, подвязанные к лапам, – меньше и
бледнее, чем обычно.
Гарион всё чаще вздыхал, находя тайное горькое
удовлетворение в такой неразделённой печали.
Однако на тётю Пол надутое лицо мальчика не производило
никакого впечатления: на лице не отражалось даже мимолётного сочувствия. Она
только чаще обычного трогала лоб мальчика рукой, проверяя, нет ли у него жара,
да пичкала самыми мерзкими на вкус зельями, которые только могла сварить.
Гариону ничего не оставалось, как скрывать от всех свою
грусть и вздыхать не так громко.
Знакомый сухой голос в душе объявлял, что он ведёт себя
просто по-дурацки, но Гарион упорно изгонял малейший признак веселья из
собственной жизни.
Праздничным утром у ворот фермы появился мерг с пятью
таллами и спросил Фолдора. Гарион, давно понявший, что на мальчишек никто не
обращает внимания и можно узнать много интересных вещей, если маячить невдалеке
и не лезть на рожон, нашёл себе какое-то занятие поблизости от пришельцев.
Мерг, лицо которого покрывали шрамы, совсем как у того, что
приезжал в Верхний Гральт, важно восседал на сиденье фургона, кольчуга грозно
позвякивала при каждом движении. Поверх был надет чёрный плащ с капюшоном,
из-под которого торчал меч. Глаза находились в постоянном движении, жадно
вбирая всё происходящее вокруг. Таллы, в грязных войлочных сапогах и тяжёлых
плащах, с безразличным видом облокотились о фургон, не обращая внимания на
свирепый ветер, взметавший снег на полях.
Фолдор, одетый в лучший дублет в честь Эрастайда, подошёл к
воротам в сопровождении Анхельды и Эйлбрига – Доброе утро, друг, –
приветствовал он мерга. – С праздником!
– Ты, как я вижу, фермер Фолдор? – проворчал тот с
сильным акцентом.
– Совершенно верно, – ответил Фолдор.
– Мне известно, что у тебя много хорошо закопчённых
окороков.
– Свиньи в этом году неплохие, – скромно ответил
Фолдор.
– Я куплю всё! – объявил мерг, звеня монетами в
кошельке.
– Завтра с утра совершим сделку, – поклонился фермер.
Мерг в недоумении уставился на него.
– Мы люди благочестивые, – пояснил Фолдор, – и не
осмелимся оскорбить богов, омрачив праздник.
– Отец! – с негодованием воскликнула Анхельда. – Не
глупи! Этот благородный торговец проделал долгий путь!
– В Эрастайд нельзя, – упорствовал Фолдор, покачивая головой.
